"Исайя Берлин. Два понимания свободы " - читать интересную книгу автораобсуждались выше, или, наоборот, мы не вправе говорить, что любое улучшение
социального статуса увеличивает свободу, так как термин "свобода" в таком случае становится слишком туманным, раздутым и фактически бесполезным? И все же мы не можем просто отбросить все это как простое смешение понятия "свобода" с понятиями "статус", "солидарность", "братство", "равенство" или с любой их комбинацией. Ведь жажда статуса в каких-то отношениях стоит очень близко к желанию быть независимым. Мы можем отказать этой цели в праве называться свободой, но несерьезно утверждать, что аналогии между индивидуумами и группами, или органические метафоры, или несколько смыслов слова "свобода" - простые заблуждения, вызванные либо тем, что мы усматриваем сходство, хотя его нет, либо просто семантической путаницей. Те, кто готов променять свою и чужую свободу индивидуального действия на статус для своей группы или внутри нее, не просто отказываются от свободы ради безопасности или обеспеченного места в какой-нибудь гармоничной иерархии, где все знают свое место и готовы отдать мучительное право выбора, "бремя свободы", за мирное, удобное, относительно бездумное существование в авторитарной или тоталитарной структуре. Несомненно, есть и такие люди, и такие устремления, и довольно часто случается, что они жертвуют индивидуальной свободой. Но мы не поймем духа нашего времени, если решим, что именно поэтому национализм и марксизм популярны в странах, управлявшихся иноземными хозяевами, или у классов, которым способ жизни диктовали другие классы, устанавливавшие полуфеодальный или какой-либо иной иерархический режим. То, чего они добивались, больше похоже на "языческое самоутверждение" Милля, но в коллективной, социализированной форме. И в самом деле, когда он пишет, нонконформизму; когда говорит о том, как индивидуум утверждает свои ценности вопреки господствующему мнению, или о сильных, самостоятельных личностях, свободных от помочей, надеваемых официальными законодателями и общественными воспитателями, многое связано не столько с пониманием свободы как свободы от вмешательства, сколько с человеческим желанием избежать слишком низкой оценки - с боязнью, что "аутентичное" поведение, которое кажется хорошим даже тогда, когда оно ведет к позору или к ограничениям и запретам со стороны закона и общества. Желание утвердить "личность" своего класса, группы или нации связано с ответом на вопрос "Каковы границы власти?" (ибо в дела группы не должны вмешиваться внешние властители) и еще теснее - с вопросом "Кто вправе управлять нами?" - плохо ли, хорошо ли, либерально или деспотично, но прежде всего "Кто?". Такие ответы, как "представители, свободно избранные мною и другими", или "все мы вместе, собираясь на регулярные сходы", или "лучшие", или "мудрейшие", или "народ, олицетворенный в этих лицах и институтах", или "помазанник Божий", логически, а иногда и политически и социально, независимы от того, сколько "негативной" свободы действия я требую для себя и своей группы. Если же на вопрос "Кому мной править?" мы ответим: тому, о ком я могу сказать "свой", другими словами - тому, кто принадлежит мне и кому принадлежу я, подразумевая при этом братство и солидарность, а также что-то из представлений, составляющих "позитивный" смысл слова "свобода" (что именно, трудно определить точнее), можно описать это как некую форму свободы, во всяком случае - как идеал, должно быть, более распространенный в современном мире, чем любой другой, и все-таки, по-видимому, такой, к |
|
|