"Исайя Берлин. Два понимания свободы " - читать интересную книгу авторарасы или профессии. Желание это может быть настолько сильным, что в
отчаянной жажде статуса я предпочту грубое, несправедливое обращение какого-то представителя своей расы и класса, которые хотя бы признают меня человеком и соперником, то есть равным, хорошему и терпимому отношению вышестоящих и отдаленных от меня групп, которые не признают меня тем, чем я хочу себя видеть. Вот почему шумно требуют признания индивидуумы и группы, а в наши дни - профессии и классы, расы и нации. Пусть я не получу от членов моего общества "негативной" свободы, но они - члены моей группы, они понимают меня, я понимаю их и потому чувствую, что я некто в этом мире. Именно это ведет к тому, что самые авторитарные демократии порой сознательно предпочитают самым просвещенным олигархиям, а представитель какой-нибудь азиатской или африканской страны меньше сетует, когда его грубо попирают представители его собственной нации или расы, чем когда им правит осторожный, справедливый, воспитанный и благожелательный, но чужеземный администратор. Пока мы этого не осмыслили, останутся непостижимым парадоксом идеалы и действия целых народов, которые, в миллевском смысле этого слова, лишены элементарных человеческих прав, но совершенно искренне говорят, что у них больше свободы, чем когда эти права хоть в какой-то мере были. И все-таки не с индивидуальной свободой в ее "негативном" и "позитивном" смысле отождествляется тяга к статусу и признанию. Это - нечто, не менее глубоко востребованное и страстно отстаиваемое людьми, нечто родственное, но не тождественное. Хотя здесь и присутствует "негативная" свобода для всей группы, больше всего это связано с солидарностью, часто именуют социальной свободой. Социальные и политические понятия неизбежно нечетки. Попытки сделать язык политики слишком точным могут сделать его бесполезным. Понятие "свобода", и в "негативном", и в "позитивном" смысле, означает, что кто-то или что-то не переходит границы моего пространства, не устанавливает надо мной власть, будь то наваждения, страхи, неврозы, иррациональные силы, какие бы то ни было деспоты. Желая признания, мы желаем чего-то иного - союза, понимания, общности интересов; взаимозависимости и взаимной жертвенности. Только смысловое смешение тяги к свободе с глубокой и всепроникающей жаждой статуса и понимания, а там - и дальнейшая путаница, когда отождествляют все это с "социальным самостоянием", в котором нуждающееся в освобождении "я" - уже не индивидуум, а "социальное целое", только вся эта мешанина позволяет людям, отдавая себя во власть олигархов и диктаторов, утверждать, что в каком-то смысле они обрели свободу. Много писали и о том, что нельзя представлять социальную группу как личность или субъект, а дисциплину и контроль над членами - как самодисциплину, добровольный самоконтроль, не ущемляющий свободу. Но даже при таком "органическом" взгляде, естественно ли и желательно ли называть требование статуса и признания свободой в каком-то третьем смысле? Правда, группа, признания которой мы ищем, сама должна иметь достаточную долю "негативной" свободы от внешней власти; в противном случае ее признание не даст нам искомого статуса. Но может ли борьба за повышение статуса, желание уйти с более низкой позиции называться борьбой за свободу? Не слишком ли педантично ограничивать это слово теми основными смыслами, которые |
|
|