"Исайя Берлин. Два понимания свободы " - читать интересную книгу автора

им возможность не заботиться о мирских ценностях, оставаясь независимыми и
отрешенными за краем мира, где ты уже неуязвим для его стрел21. Всякий
полити-


21 Святой Амвросий говорил: "Мудрый человек, даже если он раб,
свободен, а глупец, даже если он властвует, пребывает в рабстве" (Corpus
Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum. Vol. 82, part 1/Ed. Otto Faller.
Vienna, 1968. Letter 7, & 24 (P. 55). Это вполне мог бы сказать Эпиктет или
Кант. ческий изоляционизм, всякая экономическая автаркия, любая форма
автономии содержит в себе такие элементы. Я устраняю препятствия на своем
пути, покидая сам путь; я удаляюсь в свою секту, в свою плановую экономику,
свою сознательно изолируемую территорию, где мне не надо прислушиваться к
голосам извне и никакие посторонние силы на меня не влияют. Все это -
разновидность стремления к безопасности, но называют это и стремлением к
личной или национальной свободе.
От этой концепции, примененной к отдельным людям, недалеко и до
представлений тех, кто, подобно Канту, отождествлял свободу не с устранением
желаний, а с сопротивлением им, с контролем над ними. Я отождествляю себя с
тем, в чьих руках контроль, и избегаю рабства, в котором пребывают
находящиеся под контролем. Я свободен, поскольку и насколько я автономен. Я
послушен законам, но я добровольно подчинил им свое "Я" или обнаружил их в
нем. Свобода - это послушание, но, говоря словами Руссо, "послушание закону,
который мы сами себе предписываем22, а никакой человек не может поработить
сам себя. Гетерономия - это зависимость от посторонних факторов, тенденция
стать игрушкой внешнего мира, который вне моего контроля, а значит -
контролирует и порабощает меня. Я свободен лишь в той степени, в какой моя
личность не опутана тем, что подчиняется силам, мною не контролируемым; так,
я не могу контролировать силы природы, и моя свободная деятельность должна
подняться над эмпирическим миром причинности. Здесь не место обсуждать,
верно ли это древнее и широко известное представление; замечу только, что
взаимосвязанные идеи свободы как сопротивления неосуществимым желаниям (или
бегства от них) и свободы как независимости от причинности играют в политике
не менее важную роль, чем в этике.

22 Social Contract Book I. Chapter 8. P. 365// Oeuvres completes. Op.
cit. P. 195 above. Note 2. Vol. 3; cf. Constant. Op. cit. P. 198 above.
Note I. P. 272.
Если сущность людей в том, чтобы быть автономными создателями
ценностей, которые сами себе - цель, если обосновано это именно тем, что они
наделены свободной волей, то нет ничего хуже, чем обращаться с ними как с
неодушевленными предметами, подверженными причинным влияниям, которые
находятся во власти внешних воздействий, и чьим выбором можно манипулировать
с помощью угроз и вознаграждений. Обращаясь так с людьми, мы не признаем за
ними свободы. "Никто не заставит меня быть счастливым так, как он это
понимает", - писал Кант. "Патернализм - самая великая деспотия, какую только
можно себе представить"23. Обходясь с людьми так, словно они не свободны, а
представляют собой материал в руках желающего им добра реформатора, мы
действуем по нашей, а не по их свободной воле. Разумеется, именно такую
политику рекомендовали ранние утилитаристы. Гельвеций и Бентам верили не в