"Исайя Берлин. Национализм (Вчерашнее упущение и сегодняшняя сила) " - читать интересную книгу автора

общему в ту пору признанию, относился к пережиткам прошлого. При этом
стремление многих из тех же самых людей быть гражданами государства, чьи
границы совпадают с границами национального сообщества, к которому они себя
причисляют, почиталось естественным. Либо же, по мнению других, вызывалось
ходом всего историко-политического развития, причиной и одновременно
следствием которого стал рост национального сознания, по крайней мере - на
Западе. Ни национальные чувства, ни идеология национализма с сознанием
национальной принадлежности не связывались (и, как мне кажется,
справедливо).
Потребность принадлежать к определенной группе общества рассматривалась
как естественное стремление человека со времен, по меньшей мере, Аристотеля:
семья, клан, племя, сословие, социальный слой, класс, религиозная
организация, политическая партия и, наконец, нация и государство были
историческими формами, в которых эта основополагающая потребность
воплощалась. Ни одна из этих форм, вероятно, не была столь же необходима для
самого нашего существования, как, допустим, потребность в еде и крове,
самосохранении и размножении, но некоторые из них все-таки оказывались
весьма настоятельными, и различные теории от Платона и Полибия до
Макиавелли, Боссюэ, Вико, Тюрго, Гердера, Сен-Симона, Гегеля, Конта, Маркса
и их позднейших последователей брались описывать историческое развитие
подобных форм. Общество складывалось под воздействием общего происхождения,
общего языка, обычаев, традиций, памяти, длительного проживания на одной
территории. Подобная однородность подчеркивала несходство группы с ее
соседями, наличие племенной, культурной или национальной солидарности, а
вместе с ней - чувство отличия от групп с другими обычаями, другими
реальными или мифологическими истоками, которое нередко сопровождалось
активной неприязнью и завистью к ним; всем этим и объяснялось, а вместе
тем - обосновывалось, национальное государство. Народы Великобритании,
Франции, Испании, Португалии и Скандинавии достигли этого задолго до XIX
столетия, у народов Германии, Италии, Польши, Балкан и Балтики подобного не
получилось. Швейцария решила проблему по-своему. Общность границ нации и
государства рассматривалась как желательная практически всеми, за
исключением приверженцев династических многонациональных империй наподобие
Российской, Австро-венгерской или Турецкой, а также сторонников
империализма, социалистического интернационализма, анархистов и, вероятно,
некоторых католиков ультрамонтанского толка. Большинство политических
мыслителей открыто или молча принимали подобное состояние за неизбежную фазу
в организации общества. Одни надеялись или опасались, что ее сменят иные
политические структуры, другие как будто бы считали ее "естественной" и
неизменной. Национализм, то есть, возведение интересов единства и
самоопределения нации в ранг высшей ценности, заставляющей какие бы то ни
было иные соображения раз и навсегда умолкнуть, - идеология, к которой по
преимуществу питали склонность мыслители Германии и Италии, - более
либерально настроенные наблюдатели считали кратковременной фазой и связывали
с обострением национального самосознания, угнетенного и насильственно
подавленного деспотическими правителями при поддержке раболепно преданной им
церкви.
В середине XIX столетия казалось, что стремление немецкого и
итальянского народов к политическому единству и независимости в самом
скором времени увенчается успехом. Затем это победное движение принесет