"Исайя Берлин. Национализм (Вчерашнее упущение и сегодняшняя сила) " - читать интересную книгу автора

узким провинциализмом и, в любом случае, рабским подражанием Западу,
выглядела столь жалко.
Я не собираюсь выдавать подобный кричащий контраст за что-то большее,
чем всего лишь представления крошечной группы немецких поэтов и
литературных критиков. Но, по-видимому, именно эти писатели острее других
чувствовали себя оставшимися не у дел в результате общественных перемен,
через которые проходила Германия в период вестернизаторских реформ Фридриха
Великого. Отрезанные от ка-

8 вечной философии (лат.). кой бы то ни было реальной власти,
неспособные найти свое место в бюрократической системе, налагаемой сверху
на традиционный образ жизни, болезненно чувствующие несовместимость
своего глубинно-христианского, протестантского, моралистического
мировоззрения с научными взглядами' французского Просвещения, измученные
мелочным деспотизмом трех сотен местных князьков, наиболее одаренные и
независимые из них ответили на подрыв своего мира - а он начался с
бесчестья, которое нанесли их дедам армии Людовика XIV, - нарастающим
бунтом. Они противопоставили глубину и поэзию немецкой традиции с ее
даром краткого, но подлинного проникновения в неисчерпаемое, невыразимое
разнообразие жизни духа выхолощенному материализму, утилитаризму и
плоскому, безжизненному театру теней, которым выглядел мир в изображении
французских просветителей. Подобный образ мира стал одним из ростков
романтического движения. В Германии его адепты прославляли коллективную
волю, неподвластную законам, которые человечество способно открыть
рациональными методами, и духовную жизнь народа, в чьей деятельности -
движимой сверхличной волей - индивиды могут участвовать, но которую они
не в состоянии наблюдать и описывать со стороны. Сердцевиной романтизма в
политике был взгляд на политическую жизнь нации как на выражение этой
коллективной воли - иначе говоря, национализм.
Позвольте мне повторить еще раз: даже если считать национализм прежде
всего откликом на уязвленную гордость общества, это еще не значит, что
перед нами достаточная причина для национального самоутверждения. Обиды,
наносившиеся одним обществом другому испокон веков, отнюдь не всегда
вызывали национальный отклик. Необходимо еще что-то, а именно - новое
видение мира, с которым уязвленное общество, его классы или группы,
оттесненные в сторону политическими и социальными трансформациями, могут
отождествиться, вокруг которого они в состоянии сплотиться и предпринять
попытку восстановить коллективную жизнь. Поэтому славянофильское и
народническое движение в России, равно как немецкий национализм, можно
понять, только если представить себе весь травматический эффект
принудительной и скороспелой модернизации, которой подверг свою страну
Петр Первый и, в меньшей степени, Фридрих Великий, - всю реакцию на
последствия технической революции, развитие новых и исчезновение старых
рынков, последовавшее за ним разрушение образов жизни, свойственных целым
классам, отсутствие возможностей применить свои умения для представителей
образованного сословия, психологически неспособного стать частью новой
бюрократии и, наконец, в случае Германии, оккупацию страны или
установление колониальных порядков силами могущественного и враждебного
иностранного государства, разрушающего традиционный жизненный уклад и
оставляющего людей, особенно людей с обостренной чувствительностью и