"Исайя Берлин. Противники просвещения " - читать интересную книгу автора

отрицание, и в теории, и на практике, центральной идеи Просвещения -
того, что правила, в соответствии с которыми люди должны жить,
действовать и творить, заданы, продиктованы самой природой. Для Джошуа
Рейнольдса, например, "большой стиль" есть воплощение в художническом
видении извечных форм, прототипов, потусторонних суете обыденного опыта;
гений угадывает их и тщится, как умеет, воспроизвести на живописном
полотне, в мраморе или в бронзе. В рамках немецкой традиции
противостояния французскому классицизму такое подражание или копирование
идеальных форм - не истинное творчество, которое предполагает сотворение
не только средств, но и целей, создание самих ценностей, не только их
образов. Видение, которое я пытаюсь передать красками или звуками,
производится мною, присуще только мне, не схоже ни с каким другим,
бывшим или будущим, а главное, ни в коем случае не объединяет меня с
другими людьми, стремящимися осуществить общий для всех, универсальный,
ибо разумный, идеал. Мысль о том, что произведение искусства (или любое
произведение человека) создается в соответствии с правилами, диктуемыми
объективной природой и потому обязательными для всех, как учили Буало и
аббат Батте, отвергается in toto. Правила могут служить временным,
частным вспоможением, но малейшая искра гения их разрушает, учреждая
собственную практику, которой нетворческие ремесленники, бессильные
сказать свое, вольны подражать в дальнейшем. В качестве художника,
философа, государственного деятеля я творю не потому, что стремлюсь
воплотить нечто объективно прекрасное, или истинное, или нравственное,
или одобряемое общественным мнением, или освященное авторитетом
большинства или традиции, но потому, что творю свое из себя.
Понимать творческое "я" в рамках этого направления мысли можно
по-разному. В глазах одних это трансцендентное начало сродни космическому
духу, божественному принципу, к которому конечный человек устремлен, как
искра к сердцевине пламени; для других - для Байрона, Гюго или иных
романтических бунтарей, писателей и художников - это их собственное,
неповторимое, смертное "я". Третьи отождествляют творческое "я" со
сверхличным "организмом", ощущая себя его частицами или членами, - с нацией,
Церковью, культурой, классом или самой историей, но непременно с могучей
силой, которую они воплощают в своем земном бытии. Агрессивный национализм,
самоотождествление с интересами класса, культуры, расы или сил прогресса - с
волной исторической энергии, направленной в будущее, с чем-то и объясняющим,
и оправдывающим поступки, которые вызывали бы ужас и презрение, если бы
совершались в силу эгоистического расчета или иных светских мотиваций, - вся
эта совокупность политических и нравственных представлений объемлется идеей
самореализации. Сложилась эта идея, отрицая центральные посылки Просвещения,
прежде всего ту, что истину, право, добро, красоту можно раскрыть в их
всеобщей значимости, правильно применяя объективные методы познания и
интерпретации, которые каждый свободен использовать и поверять. В полном
романтическом облачении эта поза предполагает, что мы открыто и
принципиально объявляем войну тому рациональному и экспериментальному
методу, начало которому положили Декарт и Галилей и который вполне и твердо
разделяли, при всех сомнениях и оговорках, даже такие последовательные
уклонисты, как Монтескье, Юм, Руссо и Кант. Для самых ярых оппонентов
классицизма ценности не находят, а созидают, не открывают, а творят; они
должны быть реализованы, поскольку они мои или наши, каково бы ни было