"Исайя Берлин. Противники просвещения " - читать интересную книгу автора

действует, чьи поступки диктует нравственная воля, руководимая свободно
избранными принципами, подчас даже вопреки естественному влечению, отнюдь не
силою обстоятельств, неподконтрольных воле - физических, физиологических,
психологических (как чувство, желание, привычка). Кант признавал свой
огромный долг перед Руссо, который, в частности - в четвертой книге своего
"Эмиля", в "Исповедании веры савойского викария", говорил о человеке как об
активном существе, противостоящем пассивности материальной природы, как о
носителе воли, способном свободно противостоять соблазнам чувств. "Я раб в
силу своих пороков и свободен в силу угрызений совести"; активная воля,
непосредственно внятная нам как "совесть", в глазах Руссо "сильнее доводов
разума" [то есть рассудочной аргументации], ее опровергающих. Именно она
побуждает человека выбирать добро; в случае необходимости он действует
"против законов тела" и таким образом подтверждает свое право стать
достойным счастья19. Это учение о воле как о способности, не
детерминированной цепочкой причин и следствий, полемично по отношению к
сенсуалистскому позитивизму Гельвеция и Кондильяка и родственно кантовским
представлениям о свободной нравственной воле, и все же оно остается в рамках
концепции естественного закона, который управляет как миром вещей, так и
человеческим миром, предписывая всем людям неизменные универсальные цели.
Акцент на воле в ущерб созерцательной мысли и восприятию, попавшим в
предопределенную колею мыслительных категорий, из которой нам трудно
выбраться, очень типичен для немецкого представления о нравственной свободе,
понимаемой как сопротивление природе, а не гармонический союз с ней; как
победа над естественным влечением и прометеев бунт против всякого
понуждения, исходит ли оно от вещей или от людей. Это, в свою очередь, вело
к отрицанию теории, проповедовавшей, что знание открывает нам разумную
необходимость и учит ценить то, в чем неразумный человек видит только
препятствие. Такое видение не позволяло примириться с действительностью и в
своей позднейшей, романтической форме предполагало вечный бой, нередко -
обреченный, против слепой, равнодушной к человеческой мысли природы и против
совокупного веса авторитета и традиции, гигантского инкуба некритично
принимаемого прошлого, воплотившегося в угнетающих человека институтах.
Объявляя врагами Ньютона и Локка, Блейк обвиняет их в том, что они подчиняют
свободный человеческий дух власти интеллектуальной машинерии; когда он
говорит: "Малиновка в

19 Руссо Ж. Ж Педагогические сочинения. М.: Педагогика. 1981 T.I.
С. 333. клетке/ приводит в ярость небеса"2", под клеткой он имеет в виду
именно Ньютонову физику, лишающую жизни свободный, спонтанный, крылатый
человеческий дух. "Искусство - древо жизни... Наука - древо смерти"21;
Локк, Ньютон, французские raisonneurs, царство осторожной прагматической
респектабельности и полиция Питта в его глазах - части одной кошмарной
картины. Нечто подобное прочитывается и в ранней пьесе Шиллера
"Разбойники" (написана в 1781 г.), где яростный бунт трагического героя
Карла Моора, заканчивающийся поражением, преступлением и смертью, не
может быть предотвращен одним только знанием, лучшим пониманием
человеческой природы, общественных условий или чего бы то ни было -
одного знания недостаточно. Просветительское убеждение в том, что стоит
лишь понять, чего люди по-настоящему хотят, снабдить их техническими
средствами и удовлетворительными правилами поведения, и это само собой