"Исайя Берлин. Естественная ли наука История? " - читать интересную книгу автора

деятельности. Они иногда удовлетворяют критериям естественных наук, но
только в том случае, если вынесут за скобки большую часть того, что известно
о жизни людей, чья история в конечном счете и пишется в этих книгах. Если
речь идет, скажем, о чеканке монеты в древних Сиракузах - это положение
вещей и желательно, и неизбежно; однако достигается оно лишь тогда, когда мы
сознательно ограничим поле исследования.
Любая попытка интегрировать эти изолированные нити, разрабатываемые
специальными дисциплинами, сделать то, что хоть как-то напоминало бы
"полное" описание исторического события - описание, как говорил Аристотель,
того, "что сделал или претерпел Алкивиад"6, - сталкивается с непреодолимым
препятствием: факты, которые нужно разместить на научной схеме и подчинить
действию признанных законов или моделей (если мы договорились о том, что мы
считаем важным и релевантным, а что неважным и периферийным), слишком
многочисленны, слишком разнообразны, слишком неисследимы, слишком неточны.
Они пересекаются, накладываются друг на друга на многих уровнях, и попытки
отделить один факт от другого, тем самым "определив" их, расклассифицировав
и разложив по полкам, ни к чему не приводят. Когда ученые, одержимые тем или
иным историческим фактором, как климат у Бокля, "среда-исторический
момент-раса" у Тэна, базис и надстройка и классовая борьба у марксистов,
когда эти ученые уж очень старались, им удавалось значительно исказить
историю, и даже если в их работах есть любопытные идеи и наблюдения, то
работы в целом приходится отвергнуть из-за чрезмерной схематизированности.
Они так сильно преувеличивали одно и настолько обходили другое, что история
была слишком непохожа на рассказ о человеческой жизни.
6 Поэтика, 1451b II.

Это кажется мне чрезвычайно важным, и отсюда можно вывести чрезвычайно
важное следствие. Одно из кардинальнейших различий между удачными попытками
применить научные методы к жизни человека, которые воплощены в таких науках,
как экономика и социальная психология, и сходными попытками применить их к
истории как таковой состоит в следующем: научный метод в первую очередь
озабочен созданием идеальной модели, с помощью которой мы будем
анализировать ту или иную часть реальной действительности, или, иными
словами, по которой реальная действительность будет проверяться и в терминах
отклонений от которой будет описываться. Но удачную модель мы создадим
только тогда, когда есть возможность выделить значительное число достаточно
стабильных инвариантов из предметов, фактов и событий, которые существуют в
реальной действительности и составляют наш опыт. Только тогда, когда эти
инварианты повторяются с достаточной частотой, а сами - достаточно
одинаковы, чтобы их можно было описать как "такое-то число отклонений от
единой модели", идеальная модель, созданная на их базе (будь это электрон
или экономика), исполняет свою функцию, то есть сообщает нам способность
узнавать неизвестное на основании известного.
Из этого следует, что чем больше число сходств7 мы можем обнаружить (и
чем больше несходств можем игнорировать), то есть чем лучше мы можем
абстрагироваться, тем проще будет наша модель, тем уже будет набор
характеристик, подпадающих под ее действие, и тем точнее она будет их
описывать. И наоборот, чем шире класс объектов, к которым мы хотим ее
применить, тем меньше особенностей мы вправе игнорировать, тем сложнее будет
наша модель, тем менее точно будет она описывать разнообразие объектов,