"Томас Бернхард. Дождевик" - читать интересную книгу автора

что! Категорически! В эти нечеловеческие условия, в эти каморки!--говорю им,
сказал Хумер, пишет Эндерер. В эти темные чуланы--ни за что! Потом он,
Хумер. вышел из дому и целыми часами ходил по берегу Силя (это Эндерер), а
тут Хумер, пишет дальше Эндерер, сказал: а когда я вернулся домой,
оказалось, что сын уже перетащил большую часть моих вещей наверх, то есть на
чердак. Тут я сразу понял, сказал Хумер, пишет Эндерер, он уже все твои вещи
перетащил наверх, то есть на чердак, все перетащил. И тут они оба--сын с
невесткой--уже и мебель стали перетаскивать, все перетащили с третьего этажа
на четвертый,. а вы ведь сами живете на Заггенгассе. говорит мне Хумер,
пишет Эндерер. значит, вы знаете, как выглядит этот этаж, по всей
Заггенгассе на этом этаже совершенно нежилые помещения, и повторяет:
нежилые, совершенно нежилые. Устроим, говорят они, приживешься, говорят. И
все--немедленно, все--сразу. Всю мебель вместе с отцом--сейчас же на чердак,
господин доктор, говорит Хумер, пишет Эндерер. Им пришлось поставить там для
меня две ширмы--на чердаке, все пытались мне доказать, что и на чердаке жить
можно. А пока холода не настали, пока снег не пошел, мы тут, наверху, все
утеплим, говорит сын, сказал Хумер, пишет Эндерер, да и топить тут можно,
говорит мой сын. И представьте себе, говорит Хумер, мой сын с женой уже
расставляют мою мебель на чердаке, все передвигают по-своему, а я слова
вымолвить не могу, как будто онемел, говорит Хумер, хочу сказать, но потерял
голос, стою, завернулся в свой дождевик и слова выговорить не могу. И как я
стоял, как молчал! Воздух гнусный, вонь на чердаке тошнотворная, мне с
детства этот запах был противен, говорит Хумер. Сплошная гниль, грязь и
гниль. А мой сын все твердит: перестроим, сказал Хумер, пишет Эндерер, все
повторяет: переделаем, можно будет топить. Перетащили они все мои вещи на
чердак, даже постель мне постлали, а я двинуться с места не могу, стою и
смотрю, недвижно, ни прогнать их не могу, ни шагу ступить, ни слова сказать,
говорит Хумер, пишет Эндерер. А пока тут все перестроят, мне придется
переехать к сестре, в Халль, говорят они, сказал Хумер, пишет Эндерер. Ты
пока что переезжай к сестре в Халль, сказал сын, говорит Хумер. Но я-то одно
думаю все время: не поеду я в Халль, не поеду, не поеду. Одна мысль в
голове--в Халль не поеду. И вдруг: в суд подать! К юристу пойти! И--в суд! И
он вышел из дому, прошел всю Заггенгассе до конца, зашел в гостиницу на
Генсбахэрштрассе, потом стал ходить по берегу Силя, взад и вперед, взад и
вперед, дошел до Инна, опять повернул и наконец остался ночевать в гостинице
на Генсбахэрштрассе. А сюда, на Герренштрассе, он уже раза два заходил, ждал
меня у моей конторы. Надо пойти к этому юристу, решил он, сам не
зная--почему, но все время думал: к этому юристу, все повторял: к Эндереру.
Целыми днями я носил все свои бумаги при себе, сказал Хумер, пишет Эндерер,
спрятал под дождевик все эти улики, говорит, и добавляет: а вдруг этих
документов не хватит?! А я ему, пишет Эндерер, хватит, конечно, из этих
документов все безоговорочно ясно. Судиться с ними, повторял он, только
судиться, подать в суд на сына и на невестку. И вдруг он встал и вышел,
пишет Эндерер. Господин Хумер!--крикнул я ему вслед. Я забыл дать ему
подписать доверенность на ведение дела. Господин Хумер! Но он уже сошел
вниз, ушел! Вернется, подумал я и занялся своими сильно запущенными за много
недель делами. Но все время я думал только о Хумере. С одной стороны, много
мелких преступлений и всяких проступков--обычное дело среди торгового люда,
но с другой стороны, дело Хумера не такое, да я еще сердился на себя за то,
что все-таки не расспросил Хумера, откуда у него взялся этот дождевик. Забыл