"Томас Бернхард. Дождевик" - читать интересную книгу автора

когда люди заходили в наш магазин, очень все это было подозрительно. Они
могли надувать меня как угодно, без помехи, раз я сидел наверху, на втором
этаже, а как они меня надували, вы можете увидеть из документов--я вам тут
принес. Мой сын стал на все способен, на всякую гадость, так пагубно влияла
на него жена. А ложью все прикрыть можно, сказал Хумер, пишет Эндерер. Все
скрывали, вся их тактика--скрывать, а это страшное дело, сказал Хумер. Но
несмотря ни на что, преодолевая все трудности, я скоро привык жить на втором
этаже. Но, как Хумер и раньше мне говорил и как я уже отметил, пишет
Эндерер, он повторил: через три месяца мне подтвердили, что я должен и из
этой квартиры перебраться, уже со второго этажа на третий, пишет Эндерер,
Все меня ненавидят, сын ненавидит, невестка ненавидит. Мне только одно и
остается--ходить взад и вперед по берегу Силя, сказал Хумер, пишет Эндерер,
а дома--только ненависть, ненавидят за то, что я еще жив. Говорят--у них
будет ребенок. А этого я больше всего боялся, господин доктор, сказал Хумер,
пишет Эндерер, что настанет минута, когда мне объявят, заговорят о ребенке,
а стоит родиться ребенку, тогда уж о разводе и думать нечего, правда, они и
так не собирались. Значит, ждут ребенка, а им и так тесно, теперь все для
ребенка, как раньше--для склада товара, потом--для склада гробов, но хотя
про товар, про гробы мне все врали, про ребенка я поверил. Ни одной ночи не
спал, сказал Хумер, пишет Эндерер, ребенок, ребенок. Но я уже и не стал
долго сопротивляться, сразу переехал на третий этаж, говорит Хумер. с
мебелью было трудно-- тащить все по узкой лестнице со второго на третий
этаж, но они сами сразу перенесли всю мебель наверх, а я ни минуты не
сомневался, что они ждут ребенка, сказал Хумер, да и чего тут
сомневаться--ребенок уже родился, вдруг я сам увидал--вот он, их ребенок;
все это, конечно, и нелепо, и к тому же очень обидно, говорю я Хумеру, пишет
Эндерер, а Хумер мне: внук родился, а я все-таки не понял, почему я из-за
внука должен был перебраться на третий этаж, я уже как-то примирился с тем,
что останусь на втором этаже, я уже принес себя в жертву, господин доктор,
сказал Хумер, пишет Эндерер, хотя мне было непонятно зачем. Но на третьем
этаже, правда, еще суше, чем на втором, и воздух там лучше, и шум почти не
слышен. Но то, что меня все еще интересует, то есть в чей я постоянно
заинтересован--особенно теперь, когда все махинации моего сынка и моей
невестки дошли до меня,--это наше дело, там, внизу, и все, что с ним
связано, а именно теперь, когда я живу наверху, дело отпало от меня почти
совсем, слишком трудно спускаться вниз, вечно шмыгать туда и обратно, и
опять вниз, и опять наверх, да еще видеть, как они смотрят на тебя с
ненавистью, вы понимаете, что это значит!--сказал Хумер. Вот я и стал все
реже и реже спускаться в магазин, заходить только на минутку, собрать хоть
косвенные улики, подтвердить мои подозрения, что тут все--обман, подлог,
сказал Хумер, пишет Эндерер, наспех скопировать кое-какие бумаги, тайком,
осторожно, незаметно, потому что мой сын и невестка в свою очередь
заподозрили меня в том, что я их подозреваю... А по ночам я только этими
бумагами и занимался, сказал Хумер, там, наверху, на третьем этаже, меня
никто не трогал, никто мне не мешал, сказал Хумер, а это, как сказал Хумер,
огромное преимущество, пишет Эндерер, и вдруг Хумер крикнул: все подлоги!
Просто одни фальшивки! Вся бухгалтерия подложная! И не то чтобы обманывали
финансовые органы, нет, обманули меня! И вот мне ничего другого не
оставалось, сказал мне Хумер, как обратиться к вам, пишет Эндерер. Надо
обратиться в. суд, говорит, все подать в суд, тут уж никаких уступок,