"Владимир Бешлягэ. Игнат и Анна " - читать интересную книгу автора

на фанерную крышку ведра, рядом с кружкой. - Прости, Анна. Чужую женщину так
мучила жажда, прости меня..." В глаза ему бросается красное пальто жены,
висящее на крюке, подол платья, платок и пара туфелек на полу. В глубине
комнаты белеет на кровати горка подушек - именно так их всегда складывала
Анна, а теперь и он выкладывает каждое утро. Ноги Игната слабеют, и он
опускается на порог, прислонившись спиной к косяку...
Совсем новые, прозрачные, сильные, четкие мысли одолевают его: вот так
встречаются люди на этом свете. Прежде никогда не видались, не
разговаривали... встречаются, разговаривают, смотрят один на другого с
улыбкой, с удивлением, с недоумением, потом расстаются, разлучаются,
расходятся в разные стороны, так друг другу толком и не сказав, чему
улыбались, отчего удивлялись, почему недоумевали... А потом, когда уже
думаешь, что позабыл этого человека и сам образ его давно растворился в
дымке минувших дней, в черной дыре отжитого, - он вдруг восходит перед тобой
во сне или въяве, приходит и спрашивает: а чего ты тогда улыбался? чему
радовался? над чем насмехался? или нашел что смешное в моем лице, в моей
душе, в повадке моей? скажи! ты слышишь, скажи!.. А ты молчишь, ни словом не
отзываешься, ведь ты понимаешь, что он - твоя греза, дымок над крышей в
безветрии, он далек от тебя, живет в чужом мире, и кто знает - может, и нет
его на земле... И тогда к горлу подкатывает ком, впору кричать, выть, биться
головой о косяк: почему? почему я его так отпустил? Надо было спросить:
зачем хмурился, отчего грустил, о чем печалился?... Как же так я ее
потерял?!
Шофер лихо крутит головку крана, но вода все так же течет слабой
струйкой на косо поставленную дощечку. Наконец он легко подхватывает полное
ведро и, виляя тощим задом, во весь дух несется к калитке.
- Прощенья просим! - кричит он Игнату, хлопнув калиткой. - Водички у
вас позаимствовали...
- Ради бога, - отвечает Игнат с крыльца, просовывая руку в рукав синей
суконной куртки с цигейковым воротником. На ногах у него - новые юфтевые
сапоги в пятнах домашней пыли, которую он впопыхах не удосужился смахнуть.
За калиткой шофер замер, уставившись на хозяина дома. Сам он в своем
удивлении нелеп и смешон, настоящий вопросительный знак с широкими сутулыми
плечами и узкими спортивными бедрами. Он отметил про себя, что Игнат
переменил платье и теперь, стоя на крыльце, ведет себя непонятно, как-то
потешно похлопывает себя по груди, по ляжкам, суетливо шарит за пазухой, по
карманам, недоуменно рассматривает пустые ладони. Деньги, что ли, выронил? -
догадывается шофер и вспоминает недавно купленного на рынке дергунчика -
акробата на крученых ниточках, он так же забавно дергает всеми суставами.
Присмотрел его для сынишки, да отдать забыл, так и валяется под сиденьем в
кабине.
- Ух, голова садовая! - хлопает по лбу шофер, перешагивает через кювет
и, забравшись на бампер, заливает воду в радиатор. Мотор тарахтит ритмично и
ровно - хорошо промыл карбюратор, - водитель фыркает: два часа ушли псу под
хвост. Вода, булькая, льется в утробу машины, даже непонятно, куда столько
влезает. Он поднимает глаза на пассажирку за лобовым стеклом. Она сидит,
понуро уставясь в пол кабины. Сидит как прибитая. Огромные ее глаза, может
быть, слишком большие для этого лица, глядят не мигая. Сычиха, сука,
ворожея... С тех пор как села в машину в том дальнем селе... да нет, уже в
поле она остановила его, на развилке, - с тех самых пор и словечка не