"Александр Бестужев-Марлинский. Вечер на Кавказских водах в 1824 году " - читать интересную книгу автора

- Брат мой сначала думал то же самое, - возразил драгунский капитан, -
покуда между сгибом письма не нашел банкового билета на сто фунтов
стерлингов. Вы, я думаю, согласитесь, господин капитан, что хотя в
сновидениях нередко даются нам золотые горы, только они разлетаются в дым
от одного мига ресниц; но этот сонный клад преспокойно остался у него в
кармане.
- Английская штука, - сказал тогда сосед мой, адъютант, - некоторые из
моряков легко могли заскакать вперед и сыграть эту драму; воображение
дополнило остальное.
- Милостивый государь, - возразил драгун-наездник, нахмурясь и грозно
расправляя усы, - брат мой не говорил мне ничего подобного, и я не думаю,
чтобы вы имели причину сомневаться в словах моих.
Нечего было спорить против такой убедительной логики, - и все
прикусили язычки, готовые уже на разные замечания, не желая из-за мертвых
ссориться с живыми.
- Господа! - сказал артиллерист, закуривая трубку, - мне кажется,
справедливо бы каждому рассказать какую-нибудь историю, какой-нибудь
анекдот из своей или чужой жизни, - это бы помогло нам коротать другие
вечера и заключить сегодняшний.
- И еще справедливее, чтобы вы скрепили этот благой совет своим
примером, - возразил гвардеец. - Артиллерия должна издали открыть огонь;
мы, пехотинцы, будем прикрывать ее. Капитан, как отличный наездник, завязал
дело и навел неприятеля на орудия, - теперь ваша очередь.
- Помилуйте, господа, - отвечал артиллерист, отговариваясь от
приглашений, - я, право, не приготовился, я принужден буду стрелять
холостыми зарядами.
- Тем лучше, что не готовились, - сказал прокурор, - по первым
показаниям и по горячим следам скорей доберешься толку.
- Только что-нибудь необыкновенное, - примолвил человек, похожий на
запечатанный Соломонов сосуд.
- В таком случае, господа, - произнес артиллерийский ремонтер,
окидывая глазами собрание, между тем как грустная улыбка воспоминания
изобразилась на его устах, - я расскажу вам истинное приключение моего дяди
в Польше, при начале войны конфедератов. Оно так сильно подействовало на
его ум, что он постригся в монахи и умер в Белозерском монастыре.
Таинственный человек вытянулся в нитку; все придвинули стулья.
- Думаю, каждый из вас, господа, - начал артиллерист, - слышал
рассказы екатерининских служивых об ужасной варшавской заутрене. Тысячи
русских были вырезаны тогда, сонные и безоружные, в домах, которые они
полагали дружескими. Заговор веден был с чрезвычайною скрытностию. Тихо,
как вода, разливалась враждебная конфедерация около доверчивых земляков
наших. Ксендзы тайно проповедовали кровопролитие, но в глаза льстили
русским. Вельможные папы вербовали в майонтках своих буйную шляхту, а в
городе пили венгерское за здоровье Станислава, которого мы поддерживали на
троне. Хозяева точили ножи, - но угощали беспечных гостей, что называется,
на убой; одним словом, все, начиная от командующего корпусом генерала
Игельстрома до последнего денщика, дремали в гибельной оплошности. Знаком
убийства долженствовал быть звон колоколов, призывающих к заутрене на
светлое Христово воскресение. В полночь раздались они - и кровь русских
полилась рекою. Вооруженная чернь, под предводительством шляхтичей,