"Александр Бестужев-Марлинский. Вечер на Кавказских водах в 1824 году " - читать интересную книгу автора

пощаде и последние стенания зарезанного, мысль, что он попирает стопой
место, где злодейски пролилась кровь неповинная, снова взволновала его
душу. Воображение рисовало очам ужасную картину... Ему в самом деле
мечтались вопли и угрозы борьбы, стон и хрипение смерти. В этом
расположении духа принялся он за работу. Холодный пот капал с лица, сердце
билось высоко, - и вот адский хохот, дикие свисты и плесканье в ладоши
раздались за плечами его. Синие огни вспыхивали там и сям; дерево сыпало на
голову брата блеклые листья, и большие камни падали кругом, - он рыл, не
оглядываясь. Однако отважность его слабела, разум мутился, голова пошла
кругом, - ужас оледенил чувства. Наконец заступ его ударил во что-то
твердое, - ив тот же миг с утроенным топотом, криками и плесками нечто
тяжелое рухнуло на него внезапно, и он пал бесчувствен в яму, вырытую его
руками.
Что с ним сталось после, он не помнит. На одно мгновение, будто сквозь
удушающий сон, мечталось ему ржание коней, стук колес, говор людей, - и
только. Долго, долго после, по крайней мере через сутки, казалось брату,
очнулся он. Была ночь, - но при каком-то слабом свете; щупая и озираясь
кругом и припоминая прошлое, с несказанным удивлением уверился он, что
лежит на диване, в той же самой комнате норвежского трактира, в которой
пировал он с англичанами. За столом, однако, не было уже никого; один
огарок едва озарял предметы и дремал, подобно всей природе. Только маятник
старинных часов, повторяя свои однозвучные чик-чик, еще заметнее делал
безмолвие ночи. Стрелка показывала четверть пятого.
"Хозяин!" - закричал брат мой.
Никто не откликался.
"Хозяин!" - повторил он так громко, что зазвенели окошки, и толстая
фигура с зевающим ртом и полуслепленными глазами ввалилась в двери в
шлафроке.
"Где англичане?" - был первый вопрос моего брата, и вместо ответа
хозяин полез рыться в огромном дедовском комоде, в котором каждый ящик мог
бы вмещать по нескольку человек гарнизона; вынул что-то оттуда,
хладнокровно снял со свечи, поднес ее к носу моего брата и, сняв колпак,
подал ему письмо. Брат мой был человек аккуратный, и как ни егозило
любопытство в глазах и пальцах, он раза два оборотил письмо направо и
налево, прочел адрес, весьма подробно написанный, потом взглянул на печать,
в гербе которой изображен был ползущий лев - верная эмблема воина
придворного, и две подковы - знак твердости, но вещь давно изгнанная с
паркета. Наконец он вскрыл письмо; в нем написано было: "Сир! мы проиграли
заклад; вы не только храбрейший, но и достойнейший человек!
Вестовая пушка грянула, корветта снимается с якоря и не дает нам ни
минуты для объяснений. Прощайте! Будьте счастливы и не забывайте людей,
которые считают честью быть вашими друзьями".
Внизу была подпись всех собеседников того вечера.
- Понимаю, - сказал человек в зеленом сюртуке, значительно нюхнув
табаку, - понимаю.
- Этого нельзя и не понять, - прибавил гвардеец, - братец ваш всю эту
историю, или, лучше сказать, всю эту басню, видел во сне.
- Во сне! Неужели во сне? - вскричал таинственный человек, обращаясь с
вопросом к рассказчику и боясь, чтобы эта прекрасная повесть о мертвецах не
превратилась во что-нибудь естественное.