"Александр Бестужев-Марлинский. Вечер на Кавказских водах в 1824 году " - читать интересную книгу автора

людской говор; однако ж если господам не скучно будет выслушать приключение
подобного же рода, с родным моим братом бывшее, то я чем богат, тем и рад.
Разумеется, приглашения и просьбы посыпались на него, как пудра.
Пыхнув последний раз трубкою, он начал так, сквозь облако табачного дыма:
- Надобно предуведомить вас, господа, что брат мой человек прямой,
благородный и без всяких предрассудков от природы и воспитания. Каждое
слово его между всеми знакомыми ходило вернее билета на Амстердамский банк;
и до сих пор не могу я разгадать этого случая, но сомневаться в рассказе
брата не имею никакого повода. Он вырос и стал отчаянным моряком на палубе
английского корабля, потому что в его время русские гардемарины посылались
на британский флот учиться мореплаванию и порядку. По этой причине, быв уже
впоследствии старым нашим лейтенантом, он имел многих знакомцев и друзей
между англичанами, с которыми делил мичманские шалости на воде и на суше.
Пять лет тому назад случилось фрегату, на котором брат мой командовал
первою вахтою, сойтись с английскою корветтой в одном из больших норвежских
портов. В числе экипажа этого практического судна, какой-то особенной
постройки, нашел он кой-кого из ба-ловых своих приятелей, и, по обычаю, для
поновления дружества, они съехали на берег, заказали славный обед в
трактире, которым ограничиваются обыкновенно топографические исследования
моряков, и бутылки пошли ходить кругом стола, между тем как бесконечные
тосты в three times и three time three, то есть с троекратным и трижды
троекратным "ура", передавали все краски вин посам и лицам собеседников.
Брат мой был удалой весельчак и непобедимый питух - два достоинства, не
оцененные в глазах каждого свободного англичанина. Прибавьте к этому, что
он говаривал: "S'blood God damn my Soul" [Пусть бог проклянет мою душу
(англ.)] или "stab my vitals!" [Пусть мне проколют брюхо! (англ.)] не хуже
кембриджского профессора изящных наук, и вы не удивитесь, что британцы были
от пего в восхищении. После тысячи и одного рассказа о кораблекрушениях,
абордажах, призах и опасных плаваниях то под экватором, то среди ледяных
гор полюсов моряки наши удостоили ступить на землю, и пошли вести о вечной
войне флотских с таможнею, о славных трактирах и чудных красавицах, с
описанием боевого крейсерства между подводными камнями этих архипелагов.
Точно так же, как мы, беззаботно стучали они стаканами, точно так же, как у
нас, упал и у них разговор на выходцев с того света. Все сознавались, что
предрассудки младенчества, которые всасываем мы с молоком и воздухом,
оставляют в нас едва ли не навсегда невольную боязнь, если не тайное
верование к этим существам. Но одни, особенно шотландцы, уверяли и
доказывали, что страх этот есть врожденное сознание в возможности таких
явлений, чему приводили множество достоверных примеров и собственных
опытов, между тем как другие утверждали, что все это или обман чувств, или
бредни, достойные старух и ребят. Брат мой подвизался на стороне последних
и шумел, как во время бури, не забывая заряжать себя мадерою и осыпая
картечью клятв логику противников, - маневр, который
Почитается и между нашей братьи убедительнее сухих доводов.
"Во всяком случае, - говорил он, - смешно верить и еще стыднее бояться
того, чего нет. Я вызываю на заклад каждого из вас испытать собственное мое
мужество!"
"Держу против пятидесяти фунтов стерлингов!" - закричал лейтенант
корветты.
"Держу против пятидесяти фунтов!" - прибавил другой.