"Александр Бестужев-Марлинский. Вечер на Кавказских водах в 1824 году " - читать интересную книгу автора

Англичане не любят пятиться, но русские идут всегда вперед:
"Я держу за себя сто фунтов, - сказал брат мой, - и предлагайте опыт
сейчас же!"
Капитан судна ударил в руку, и две тысячи пятьсот рублей назначены
были наградой доказанного бесстрашия в отношении к мертвецам или наказанием
самохвальства в противном случае.
Решили, чтобы моему брату идти за город на лобное место, где все они,
прогуливаясь, видели труп вчера повешенного разбойника. Он должен был взять
его за руку и неучтивее попросить сделать ему честь пожаловать в трактир и
попировать с ними до петухов, после которых, как известно, всех чертей
требуют на перекличку. В доказательство же исполнения условий навязать
висельнику на левую руку золотой шнурок, который один из англичан сорвал со
шляпы своей.
Как ни странно, как ни причудливо, чтобы не сказать - как ни глупо,
было это условие, - брат мой готов был на все. Англичане с сомнительным
видом пожелали ему успеха, и он, завернувшись в клетчатый шотландский плащ,
смело посвистывая, пустился по пустым улицам городка. Ночь была
холодновата, путь не близок; голова и сердце его начали простывать,
особепно когда очутился он в пустыре за городом, - ему показалось даже, что
ветер дует так пронзительно, как будто настоен январскими морозами Якутска.
В это время луна выкатилась из-за облака и озарила всю окрестность,
страшная виселица чернелась вдалеке, - и на ней качался роковой плод ее.
Брат мой вздрогнул и остановился невольно; выправил маленький запутанный
цепочками кортик свой, который азиатец почел бы зубочисткою; потом
оглянулся назад и стал считать в кошельке своем червонцы: худое начало для
закладчика.
Однако же брат скоро ободрился... Все было так тихо и мирно кругом.
Позади его, темнея, лежал сонный город с блистающими церковными шпицами;
впереди - горизонт сливался с грядою холмов, на коих, как привидения
великанов, стояли мельницы с неподвижными их крылами; вправо и влево
перелески и поля с мелькающими вдали домиками. Нигде человеческого голоса,
ни даже лая собаки. Брату стало стыдно самого себя. Ему казалось, что месяц
дразнит его языком, а вся окрестность укоряет в робости; он распахнул плащ,
который прижимал к себе так плотно, будто он составлял часть его кожи, и
смелыми шагами пошел к виселице. Через десять минут он стоял уже под нею.
Неприятно и днем, не только ночью, видеть отвратительную картину
нравственного и физического разрушения, какую представляют нам казни. Один
только граф М - р нашел в палаче лицо утешительное для человечества, как в
представителе божеского правосудия на земле. Брат мой, правда, не читал о
том ни строчки, но и прочитав, покорный голосу природы, не поверил бы этой
коварной логике Торквемады, где высокие причины смешаны с унизительными
орудиями. С тайным ужасом глядел он на повешенного; луч месяца прямо бил в
посинелое лицо, инде уже исщипанное птицами. Последняя минута тоски,
видимо, замерла в обезображенных чертах и в стекловидных глазах его, в коих
отразились все муки души преступной и отчаянная борьба жизни с
насильственною смертью. Волосы стояли дыбом, персты сведены судорогами. На
нем падет был род белого фланелевого савана с наножниками и рукавами, и он
при каждом дуновении ветра то качался взад и вперед, как маятник, то
обращался влево и вправо, подобно компасной стрелке, между тем как веревка
держала голову его вниз, как недостойного смотреть на небо, загражденное