"Светлана Бестужева-Лада. Как в кино не будет" - читать интересную книгу автора

еврейская семья с сыном-диссидентом и дочерью-эмигранткой. Баба Маня с
внучкой Ириной, моей ровесницей, молочной сестрой и единственной подругой.
Ну, и мои родители со мною, долгожданным, единственным ребенком, наследной
принцессой (Регина - значит "царица"), получившей в конце концов свой
"трон"... Нет, об этом позже. В общем, веселее, чем в нашей коммуналке,
было, наверное, только в Ноевом ковчеге. Хотя... У Ноя не было ни
алкоголиков, ни антисемитов. Да и перспектив у обитателей нашего "ковчега"
не было никаких. В том числе и получить отдельную квартиру - слишком
большие комнаты раньше были. С жилплощадью таких размеров в "очередники" не
записывали.


Глава вторая. До и после детства.

Помимо всех "радостей" перенаселенной квартиры, мою маму угнетало еще
и то, что оба окна большой, двадцатиметровой, комнаты выходили в узкий
переулок, на стену соседнего дома - Главного пожарного управления. Солнце в
окно не заглядывало никогда. Впоследствии и я "оценила" это качество: было
зябко, сыро, и только зимой, когда включали центральное отопление, жизнь
становилась сносной...
Единственное, что примирило маму с Москвой, - мое рождение. До этого у
них с отцом детей не было. Пятнадцать лет прожили, папа всю войну прошел
почти невредимым (легкие ранения не в счет), десять лет потом ждали,
ждали... И вот, наконец! Трое суток мама мучилась - и родила меня как раз к
началу общенародной демонстрации в День международной солидарности
трудящихся. То есть 1 мая. В детстве я полагала, что красивые флаги, музыка
и вообще праздник - это в честь моего дня рождения. Когда объяснили,
наконец, что не совсем так, долго плакала.
В тот же день и в том же роддоме, знаменитом, имени Грауэрмана, на
Арбате, родилась Ирина. Внучка Марии Степановны Лоскутовой, нашей соседки
по квартире. А вот семнадцатилетняя Ольга, Иринина мама, умерла через
несколько дней после родов. Врачи сказали: слишком молода, неокрепший
организм, тяжелое детство. У Ольги оно действительно было тяжелое -
военное: родилась в 1938 году. Да и юность, судя по всему, нелегкая. Мать
воспитывала ее в такой строгости, что даже Евфросинья Прохоровна, баба
Фрося, иной раз сердилась:
- Маша, погубишь девку. Для нее чужое слово - закон, она за себя
постоять не сможет.
- Береженого Бог бережет, - огрызалась Мария Степановна. - Может, хоть
она свое счастье найдет.
Не нашла... Как в воду смотрела баба Фрося: кто-то из "крутых", как
сказали бы сейчас, парней с Арбата воспользовался Ольгиной безответностью и
безропотностью. Поняла она, что дело неладно, лишь через четыре месяца,
когда поздно было принимать меры. Да хоть бы и не поздно: аборты официально
разрешили делать лишь через год после моего рождения. А мы с Ириной
родились в 1955 году.
И росли мы как сестры-близняшки. О декретных отпусках на год, а тем
более на три тогда никто слыхом не слыхивал. Два месяца после родов - и на
работу, если не хочешь потерять место. А маме повезло, она работала
машинисткой в Генштабе. Пятнадцать минут ходьбы от дома. Так что со мной и