"А.Бежицын. Соль, потерявшая силу? (О пагубности РПЦ для России) " - читать интересную книгу автора

переводились; и что в совести своей, которая есть непременно у каждого
человека, все русские вообще и каждый в отдельности тревожатся этим образом
"святого человека", страдает о своем отступлении от этого идеала и всегда
усиливается вернуться к нему, достигнуть его, достигнуть хотя бы частично и
ненадолго" /27/.
С этим надо разобраться. Что такие люди в России были и есть - это
бесспорно. "Есть такие прирожденные ангелы, - писал А.И. Солженицын, - они
как будто невесомы, они скользят как будто поверх этой жижи, нисколько в ней
не утопая, даже касаясь ли стопами ее поверхности" /28/. Есть люди-ангелы и
среди православных. Но наличие таких вот ангелов отнюдь не в состоянии
изменить сообщество людей. Совесть, что бы ни писал Розанов, есть далеко не
у каждого. Это, так сказать, литературное требование ("так положено
писать"), в жизни не обязательно встречающееся.
Ф.М. Достоевский в "Дневнике писателя" пишет, что у русского
преступника есть непреодолимая тяга к покаянию, что вроде бы перекликается
со словами Розанова о том, что все русские тревожатся образом святого
человека и стремятся достигнуть его пусть частично и ненадолго". Но вот в
"Записках из мертвого дома" он же пишет: "...я не видал между этими людьми
ни малейшего признака раскаяния, ни малейшей тягостной думы о своем
преступлении".
Идея святости сама по себе не в состоянии сыграть сколько-нибудь
значительную роль в оздоровлении нравственности - и не сыграла ее в России,
как показал наш ХХ век. Это было ясно еще В.С. Соловьеву, который писал, что
такие вот святые "..должны были отделяться от общества, уходить в пустыню
или впадать в юродство. Самый идеал святости, представляемый отшельниками и
юродивыми, был по существу своему исключительным, односторонне аскетическим
и не мог двигать вперед общественную нравственность. Общественная жизнь была
лишь безразличной средой между святыми подвижниками, как Сергий или Нил, и
благочестивыми извергами, как Иван IV" /29/.
В.В. Розанов писал: "В России есть много святых людей: и гораздо реже
попадается просто честный трудолюбивый человек, сознательный в своем долге и
совестливый в обязанностях" /30/. До него эту мысль не без гордости
высказывали некоторые славянофилы, а им возражал тот же В.С. Соловьев: "Если
в самом деле у нас легче встретить святого, чем честного человека.., то ведь
это есть национальный недостаток, в котором должно сознаться, а не
преимущество, которым можно хвалиться" /31/. Тем не менее хвалятся.
"Выращивание святых", "работа над идеалом святости" - все это хорошо
для самоуспокоения и самовосхваления, но не годится как стратегия церкви,
призванной пасти овец Христовых. Наши святые, говорят иные христиане, - это
как картофель на рынке: сверху положат, что получше да покрупнее, а внизу
гниль. А нашу церковь можно уподобить человеку, который получил свои
несчастные шесть соток, а они у него по колено, по пояс, по грудь заросли
сорняками, чертополохом, но вот он раздвигает этот чертополох и показывает
иногда и впрямь прекрасный цветок: "Смотри, как это красиво!" А укажи ему на
чертополох, тут же услышишь: "Вы человек заземленный, не возвышенный, не
видите главного!" Оправдывает ли чертополох такой вот "цветок", пусть и
красивый? Замечено даже: чем красивее цветок, тем гуще чертополох. Хорош ли
пастырь, который заботится об одной овце, а все остальные у него или
запаршивели, или разбрелись и он не может их собрать?
У Христа есть притча о заблудшей овце: "Если бы у кого было сто овец, и