"Анатолий Безуглов. Страх" - читать интересную книгу автора

поставили наш "Красный Октябрь". У нас он все равно стоял под чехлом.
Появление в палате инструмента - крышка его намеренно была открыта - на
больного не подействовало. Он продолжал лежать на кровати, подолгу глядя то
в потолок, то в окно.
Конечно, мы с Жаровым огорчились. С другой стороны, возможно, ноты,
найденные у Митенковой, к нему действительно не имели отношения. Но они пока
являлись единственной зацепкой.
Следователь провел несколько экспертиз. Карандашом, найденным при
обыске, была записана одна из пьес. Карандаш - "кохинор", чехословацкого
производства. Из партии, завезенной в страну в пятьдесят третьем году.
Резинка для стирания записи - тоже "кохинор". Удалось установить, что в
наших магазинах такие карандаши и ластики продавались приблизительно в то же
время.
Подоспел ответ по поводу нотной тетради. Она была изготовлена на
Ленинградском бумажном комбинате... в сороковом году. Правда, тетрадь могла
пролежать без дела долгие годы, пока не попала в руки композитору.
Прошло несколько дней с начала нашего эксперимента. Неожиданно
позвонила Арзуманова.
- Захар Петрович, я хочу к вам зайти. По делу.
- Ради бога, Асмик Вартановна, пожалуйста.
Вскоре она появилась в моем кабинете со свертком в руках. Я думал, у
нее что-нибудь по школе, но оказалось, старушка хлопотала о том, ради чего
мы посетили ее дома. Она развернула газету. Альбом с фотографиями в
сафьяновом переплете.
Арзуманова перелистала его. Виньетка. Какие хранятся, наверное, у
каждого. Школьный или институтский выпуск.
Сверху - каре руководителей Ленинградской консерватории в овальных
рамочках, пониже - иерархия преподавателей. Дальше - молодые лица,
выпускники.
Под одной из фотографий стояла подпись: "Арзуманова А. В.".
- Молодость... Как это уже само по себе очаровательно, - сказала
старушка, но без печали. - Я вот что хотела сказать. - Она остановила свой
сухой сильный пальчик на портрете в ряду педагогов. - Профессор Стогний
Афанасий Прокофьевич. Читал курс композиции. У меня сохранилось несколько
его этюдов. Напоминает чем-то то, что вы просили меня посмотреть. Я все
время думала. Перелистала все ноты, просмотрела фотографии, письма.
Возможно, я заблуждаюсь. И вас собью с толку. Может, это его работы или его
воспитанника. Часто ученики подражают своему наставнику.
- Спасибо большое, Асмик Вартановна. Нам любая ниточка может
пригодиться.
Я вгляделся в фотографию профессора. Бородка, усы, стоячий воротничок,
галстук бабочкой. Пышные волосы.
- Он жив?
- Не думаю, Захар Петрович, - грустно ответила Арзуманова. - Я была
слушательницей, а он уже мужчиной в самых лучших годах. Лет сорока.
Удивительно обаятельный. Знал в совершенстве итальянский, немецкий... Мы все
по нему с ума сходили. Когда это было! Да, вряд ли профессор Стогний жив.
Впрочем, девяносто лет, как уверяют врачи, вполне реальный возраст для
любого человека. Во всяком случае, теоретически. А практически?
Я был очень тронут приходом старушки. Какой-то свет исходил от нее.