"Дмитрий Биленкин. Все образы мира" - читать интересную книгу автора

Гаршин отчаянно замотал головой.
- Ничего подобного! Стиль - это не только человек, но и время. У нас,
похоже, только и есть эта ниточка.
- Звучит безнадежно...
- Отнюдь. Техника работы меня смущает, впрочем, сейчас многие
экспериментируют с новыми красками и основами, что лишь подтверждает
современность рисунка. О том же говорит стиль. Нет, нет, - продолжал
Гаршин, загораясь. - Вот вам первые анкетные данные нашего незнакомца.
Современник - раз, соотечественник - два! Картина написана не раньше
шестидесятых годов, когда возникла первая волна фантастической живописи -
три! Кстати, это объясняет безвестность произведения; мы, искусствоведы,
такую живопись долго не принимали всерьез.
- И проморгали этот шедевр.
- Простите, тут уж я компетентен! Забудем о внешних обстоятельствах -
что перед нами? Есть настроение, экспрессия. И масса мелких, чисто
художественных погрешностей. Ваш снимок гораздо сильней, потому что он
документ. Так что нет ни шедевра, ни гения, есть талантливый дилетант или
молодой, ищущий, неопытный художник.
- Гениален, выходит, не человек, а случай?
- Неважно! Круг поисков мне ясен, недели через три я либо найду
автора...
- Либо?
- Либо мы слепые котята.


Лестница припахивала кошками, давним кухонным чадом, слизью окурков.
Похоже, ничто не могло вытравить этот столетний запах меблирашек,
коммунальных квартир, военных разрух, хотя ступени были оттерты до
белизны, в завитках чугунных перил не таилось пыли, а стены были покрыты
флюоресцином. Настоящее не побороло прошлое, оно пропиталось им, и запах
времени густел по мере того, как Гаршин поднимался от лифта к мансарде,
надеясь и после стольких поисков уже не веря в удачу.
Достигнув верхней площадки, он придавил кнопку звонка и, когда дверь
открылась, увидел то, что и ожидал увидеть: серый от курева воздух, пол, к
которому давно, а возможно, совсем не прикасались щетки автомата-уборщика,
прислоненные к стенам картины в рамах и без, пропыленные стопы книг по
углам, какие-то рисунки, ветхий диван и, конечно, мольберт. Хозяин смотрел
на Гаршина с нелюбезным вниманием. Былой тощ, суховат, по бокам узкого
черепа топорщились седоватые волосы, худую шею косо охватывал шерстяной,
не первой молодости шарф.
- Чем обязан?
Гаршин назвал себя. Точно колючая электрическая искра мигнула и погасла
в пристальных глазах художника.
- Так, так, так, - протянул он. - Привык почитать искусствоведов, как
судей и распорядителей искусства. Прошу, чем обязан?
Гаршин не отозвался на скрытый выпад. Искусство - вредное ремесло. Если
столяр сделает табурет, то не возникнет вопроса, нужен ли этот табурет,
хорош ли он или никуда не годится. Все очевидно с первой минуты, тогда как
художник, поэт, композитор обычно полон неуверенности, даже когда чутье
подсказывает, что вещь удалась. И нет произведения, о котором сразу не