"Дмитрий Биленкин. Философия имени (Авт.сб. "Лицо в толпе")" - читать интересную книгу автора

- Что ж, спасибо за намерение. - Кошечкин отстранил тарелку. - Пора,
однако, работать.
- Желаю успеха. А насчет своего отношения к машине все же
понаблюдайте... Мало ли что.
- Нет уж, - твердо сказал Кошечкин. - А то принялась одна сороконожка
рефлектировать, да и разучилась ходить.
Горло еще саднило, но уже меньше. Скупо освещенными переходами Кошечкин
спустился вниз. Здесь гул и дрожь были заметнее, но только не для
Кошечкина. Пожалуй, он бы даже удивился, обрати кто его внимание на этот
шум. Шум? Не было здесь никакого шума, была тишина работающего двигателя и
тишина выключенного. Вот если бы что-нибудь забарахлило, тогда дело иное.
В пультовой все было обычно, "Стремительный" шел с постоянным
ускорением, его вела автоматика, человек мог ни к чему не притрагиваться,
все и так делалось само собой. Кошечкин сел в удобно умятое кресло и
привычно оглядел свое хозяйство. Ничто, естественно, не моргало красным,
не вопило о неисправности - случись такое, сигнал выдрал бы его еще из
постели. Поэтому Кошечкин лишь мельком покосился на сумматоры, за долю
секунды удостоверился, что все параметры пребывают в норме, и сразу
перевел взгляд на "полярное сияние". Точнее, он все это сделал
одновременно, даже еще не усевшись по-настоящему. Дугой распластавшееся
над всеми датчиками, переключателями и мнемографиками, "полярное сияние"
тоже свидетельствовало о полном благолепии. Впрочем, иное его состояние
педантичная натура Кошечкина восприняла бы как личное оскорбление, ибо
плох тот механик, который отправляется спать без твердой уверенности, что
в его отсутствие ничего случиться не может.
Посторонний мог бы залюбоваться радужными переливами "полярного
сияния", но отнюдь не проникнуть в их смысл. Кроме знаний, тут требовался
еще и опыт. То, что несло звездолет и обеспечивало работу его двигателя,
конечно, было машиной, и должность, которую занимал Кошечкин,
по-старинному называлась "механик", даже "старший механик", поскольку
никаких иных на звездолете не было (дублер и сменщик Кошечкина находился в
анабиозе). Но если бы Кошечкин предстал перед экипажем в замасленной робе
и с гаечным ключом в руке, это вызвало бы не меньшее веселье, чем
появление корабельного врача, потрясающего шаманским бубном. Какая уж тут
механика, какой гаечный ключ, если в самой машине осуществлялось тончайшее
преобразование материи и подступ к ее недрам был невозможен для человека!
Да и вряд ли там была хоть одна гайка...
Удостоверившись, что все в порядке, Кошечкин, не глядя, тронул
переключатель диагностирующей развертки, то есть начал наиважнейшую для
механика работу. Создание машины, способной унести человека к звездам,
было, разумеется, проблемой, но не меньшей проблемой был ее ремонт во
время полета, ибо еще никому не удавалось создать машину, которая никогда
бы не ломалась. Наоборот, чем сложнее система, если только она не
принадлежит к классу самоорганизующихся, тем больше вероятность поломок.
Но человек, рискнувший проникнуть в машинное отделение звездолета, был бы
испепелен даже спустя неделю после выключения двигателей. Впрочем, никто
бы этого и не смог сделать, поскольку там не было свободного пространства,
куда человеку удалось протиснуть хотя бы руку. Не потому, что не позволял
объем, и даже не из-за проклинаемого всеми конструкторами требования
умалять массу корабля до предела. Представьте себе что-то сложное,