"Рождение Зимы" - читать интересную книгу автора (Ракли Брайан)

VI

Гривен ок Хейг был в таком гневе, какого в Лунном дворце уже много месяцев никто не наблюдал. Проносясь по каменным коридорам, он набрасывался с оскорблениями на каждого слугу, неосторожно оказавшегося у него на пути. За Верховным Таном шагал Кейл, а позади него Советник Мордайн Джеран и сын Гривена Эволт.

Шедший рядом с Наследником Крови Мордайн заметил своего рода удовлетворение на лице Эволта. Молодому человеку очень нравилось, когда вспыхивали страсти и Гривен показывал, что все еще может заставить народ бояться его. Мордайн подумал, что, когда Эволт начнет править вместо отца, не многие будут любить его как последнее дело Гривена, зато у многих появятся причины его бояться. А такой день может наступить.

Верховный Тан, распахнув двери, влетел в личные палаты. Слуги, застигнутые за раскладыванием одежд Гривена для предстоящей аудиенции посла Дорнака, вылетели с градом проклятий, посланных им вслед. Гривен грохнул дверями за их спинами.

— Ну, так объясните мне, что происходит, — покраснев лицом, заорал Верховный Тан. — Объясните мне, вы, Советник.

Мордайн собрался с силами и навесил на лицо спокойное, открытое и искреннее выражение. Он достаточно давно знал Гривена и был уверен, что чем быстрее нарастает буря, тем скорее выдохнется. Кейл, невосприимчивый к бушевавшим вокруг него страстям, прошел к окну и убедился, что на балконе никто не околачивается.

— О каком деле вы хотите услышать прежде всего, правитель? — спросил Мордайн. Он надеялся и ожидал, что Гривен больше встревожен теми новостями, которые он сам только что сообщил ему, а не теми, что вестник от Казначея из Колкира доставил к несчастью почти в тот же момент. На первые новости у Советника ответ был, со вторыми — сложнее.

— Ювелиры, ювелиры! — рявкнул Гривен. Он тяжело опустился в любимое кресло. Эволт подошел к небольшому столику. На нем слуги Гривена приготовили для них еду. Наследник Крови изучал вазу с яблоками и виноградом.

— Очень хорошо, — с самым покорным видом сложив руки на животе, пробормотал Мордайн. — Я некоторое время изучал этот вопрос, и поэтому теперь мы хорошо в нем разбираемся, чтобы откликнуться на недавние события. Как я уже объяснял, еще до сообщения от Лейгера Холдайна, Генн нан Даргеннан-Хейг убил своего единокровного брата. Он устроил ему засаду. Вся эта борьба внутри Крови Даргеннан полезна нам ослаблением Крови, но, возможно, прошло время, когда мы могли стоять в стороне и наблюдать, как они вырубают друг друга. Все более и более кажется вероятным, что если это дело оставить на их собственное усмотрение, то именно Генн поднимется на самую вершину.

— Да, да, — сказал Гривен. Гнев уже понемногу остывал, и хотя брови еще были насуплены, но руки уже не тряслись, когда он наливал себе вина из кувшина, стоявшего рядом с ним. — А теперь ты говоришь мне, что Генн принадлежит Ювелирам. Явно же, ты об этом давно знал, но почему-то не посчитал нужным поделиться сведениями со мной.

— Генн — трус, — небрежно сказал Эволт, пережевывая яблоко. — В течение всего мятежа Игриса Генн прятался на одном из островов.

— Он не годится в Таны, даже если бы не был ставленником Ремесел, — согласился Мордайн.

— Но он как раз ставленник, — опять разозлился Гривен. — Вот что меня заботит. Мне не важно, кто правит Кровью Даргеннан, до тех пор, пока они знают свое место. Важно то, что Ювелиры могут решить, будто у них есть право самим выбирать Тана.

Советник сказал:

— В самом деле. Ремесла всегда имели большой интерес в делах танов и ради их поддержки никогда не скупились на монеты. Одно всегда следовало за другим. По моим, проверенным, сведениям, Ювелиры не только обогатили самого Генна, но и выплатили приданое его сестре, когда та вступала в брак, и подарили одно из своих зданий их младенцу, и подкупили (говорю это с прискорбием) наших собственных сборщиков налогов, чтобы те не заметили некоторые частные сделки Генна с талдиринскими торговцами. Мое убеждение — не уверенность, но все-таки возможно, — что они также заплатили за наем бандитов с Вольного Берега, которых привел Генн, чтобы убить брата. Они загнали Генна в такие огромные долги, что вряд ли он когда-нибудь сумеет стать кем-то иным, кроме как их лакеем.

Гривен с шумом отхлебнул вина и так резко поставил кубок, что вино выплеснулось на стол. Он стряхнул с руки красные капельки.

— Я всех сделал богатыми. Все ремесла. Никогда, с тех пор как власть от Килкри перешла Хейгам, никогда не было такого богатства, они получили даже больше, чем заслужили по справедливости.

— Неблагодарные, — согласился Наследник Крови. Мордайн нарочно избегал на него смотреть. Эволт всегда волновался, когда чуял кровопролитие и интриги. Гривен по крайней мере был способен сдерживаться; что же касается Эволта, то во власти его, кажется, слишком часто привлекало ее самое кровавое осуществление.

— Что неблагодарные, это я еще могу допустить, — ворчал Верховный Тан. — Но они слишком далеко заходят, когда вмешиваются в мои собственные нужды. Нам нужна безопасная, покорная Кровь Даргеннан. Ничего из того, что хотим получить — ни Вольный Берег, ни Тал Дир, ни Дорнак, — мы не получим до тех пор, пока Даргеннаны не будут полностью у нас под каблуком. Кто бы ни стал их новым таном, он будет моим творением, а не Ювелиров. И вообще, ничьим больше.

— У меня есть предложение, — позволил себе Мордайн.

Верховный Тан коротко кивнул. Он уже успокоился и теперь мог слушать.

— В этом важно равновесие. Не нужно усиливать противостояние с Ювелирами. Нам полезнее оставаться с ними в хороших отношениях. И со всеми Ремеслами. Но они должны знать пределы своей власти в этой игре. Поэтому я могу просто убрать их кусок со стола. Если мы сделаем это таким образом, что наша рука не будет очевидной, они, может, что-то и заподозрят, но уверены не будут. Я нахожу, что почти всегда это самый лучший выход. Неуверенность ограничивает активность, не вызывая враждебности. — Он услышал, как Эволт пренебрежительно фыркнул, но не обратил на это внимания: сейчас решения принимает Гривен и, будем надеяться, еще долго будет их принимать. Верховный Тан взглянул на сына.

— Иди и найди Элема Т'анарка, — серьезно сказал он. — Скажи ему, что прием на некоторое время откладывается. Да скажи, что задержка вынужденная и ни в коем случае не означает недостатка уважения к великому Королевству Дорнак.

— Он все равно не поверит, — заявил Эволт.

— И не обязан, конечно. Иди же, — прикрикнул Гривен.

Наследник Крови пошел к дверям, метнув недоеденное яблоко обратно в вазу. Он промахнулся, и огрызок запрыгал по полу.

— Очень хорошо, — сказал Гривен. — Используй любые средства, какие у тебя есть, для таких дел. Избавь нас от Генна, а я положусь на твое суждение, что Ювелиры поймут предупреждение.

— Гарантирую, что поймут, — с легким поклоном ответил Мордайн.

— А что с Ланнис-Хейгами? — спросил Гривен. Это было второе, что до ярости выводило из себя Верховного Тана. По мнению Мордайна Джерана, это был гораздо более серьезный источник головной боли и беспокойства, чем мелкие интриги Ювелиров. Он покачал головой с точно дозированным сожалением и умеренной неуверенностью. Не стоит казаться слишком самонадеянным в этом деле.

— Удивительно, как быстро пал Андуран, правитель. Если Лейгер Холдайн аккуратен в своих донесениях, конечно. Хотя кажется маловероятным, чтобы он мог ошибаться насчет чего-то, столь же… существенного.

— Удивительно. Думаешь, это удивительно? — В голосе Гривена еще чувствовался опасный оттенок. Гнев еще не полностью рассеялся. — Я думаю, это больше, чем удивительно. Знай я несколько месяцев назад, что Регнор ок Гир намерен захватить и разграбить наши земли, я не согласился бы ни на какую переписку с ним. Как бы ни было трудно Ланнис-Хейгам, долина Гласа все еще часть моих владений, и они не перейдут к Крови Гир. — Не перейдут, — многозначительно поддакнул Мордайн. Он действительно был в этом уверен, как бы ни пошли события на севере. — Если это правда, Верховный Тан. Я не знаю, не обманывает ли нас Регнор. Или если только Горин-Гиру невероятно повезло. В любом случае, какими бы сообщениями мы ни обменивались с Регнором, настало время действовать более решительно. Темный Путь должен быть отброшен обратно за Каменную Долину, прежде чем сможет закрепиться в долине Гласа.

— Конечно. Армии у нас собраны. Во главе их я пошлю самого Эволта.

Мордайн воздержался от вспышки недовольства. Он бы не рекомендовал посылать на север Наследника Крови во главе армии. Никто из Кровей не был в восторге от Эволта нан Хейга, но Килкри любили его меньше всех. Правда, сейчас не тот момент, чтобы бросать вызов воле Верховного Тана. Советник знал, что терпение Гривена уже и так чуть не лопнуло от долгого ожидания информации о махинациях Ювелиров и провала в предсказанном падении Крови Ланнис-Хейг.

Советник сделал шаг назад, не отрывая глаз от мозаичного пола палаты Верховного Тана. Он помнил, как много лет назад набирался этот пол. Гривен тогда привел от Тарал-Хейга самых лучших мозаичистов, купил самые дорогие изразцы, какие смогли предложить гончары Веймаута. Пастуху потребовалось бы три срока службы, чтобы заработать на такой пол.

— Я рассмотрю вопрос Генна нан Даргеннана сегодня же вечером, если я вам больше не нужен, — пробормотал Мордайн.

— Иди, — разрешил Гривен. — По крайней мере он — та муха, которую мы легко можем прихлопнуть.

Немного людей нашлось бы в Веймауте, ради которых Теневая Рука решился бы выйти на ночную улицу. При нормальном ходе событий в этом и необходимости не было: люди приходили к нему сами, в тот или другой дворец. Но в случае с Торквентином дело обстояло иначе. В этом случае Советник Кровей Хейг вынужден был надеть потрепанный плащ, закрывавший его с головы до ног, и сам отправиться на вылазку. Ничего из того, что он хотел сказать Торквентину, нельзя было доверять посредникам, а тот прийти к нему не мог.

Советник прокладывал путь по имеющим сомнительную репутацию улицам к центру Зольной Ямы, наверное, самому неприглядному району Веймаута. Он не терял бдительности и слегка подволакивал ногу, как будто он слишком старый и больной, чтобы стоить внимания городских карманников. Держась как можно дальше от него, за ним шли два человека, наймиты, которым он доверял; не охранники, тех он отправил с донесениями. Эти двое вмешались бы, если б ему угрожала какая-нибудь неприятность, но даже с охраной ходить по этим улицам после наступления темноты все-таки было рискованно. Такие прогулки он совершал всего несколько раз.

Мордайн вышел на узкий перекресток и остановился, потом подал знак рукой, и его эскорт растворился в тени. Советник перешел улицу. Здание, к которому он направил свой шаркающий шаг, было совершенно безликим: на этом отрезке улицы только одно здание беднее этого было втиснуто между прочими домами. Он только постучал в дверь и под костяшками пальцев почувствовал крепкую и массивную дверь. Эту дубовую, окованную с внутренней стороны железом и закрытую на толстый засов дверь простым ударом не вышибешь. Торквентин очень дорожил своей частной жизнью.

Мордайн терпеливо ждал отклика из недр дома; он знал, что находился под пристальным наблюдением невидимых часовых еще шагов за сто до двери. Вряд ли они знали, кто он такой, но все равно не верили в его дряхлость и нищету. Впрочем, даже если они и подозревали маскировку, большого значения это не имело. Многие из тех, кто навещал Торквентина, скрывали свое лицо.

Дверь открыла измученного вида женщина. Ее бледное, болезненное лицо было изуродовано тем, что называли знаками Королевской Гнили. Багрянистые пятна портили щеку.

Мордайн всегда думал, какой это все-таки элегантный и тонкий ход со стороны Торквентина — нанять такую привратницу. Один вид такого лица может вызвать отвращение или суеверный страх и отпугнуть каких-нибудь непрошеных гостей.

— Твой хозяин дома, Мэгрейн? — спросил Советник. Вопрос чисто ритуальный; хозяин Мэгрейн никогда не покидал этого места. Женщина отступила в сторону и жестом пригласила его войти. Он знал правила и, сделав только шаг за порог, дальше не пошел. Она закрыла за ним дверь. Но чтобы пройти дальше, нужно было миновать еще одну, закрытую на засов, дверь, и только Мэгрейн могла ему позволить пройти дальше.

— Покажите лицо, — сказала она. Голос у нее был неровный и грубый; Гниль уже задела и гортань.

Советник откинул капюшон.

— Надеюсь, облик соответствует голосу, а? — улыбнулся он. Мэгрейн что-то пробурчала и трижды стукнула во внутреннюю дверь.

— Откройте, — позвала она, и Мордайн получил разрешение войти в берлогу Торквентина. Человек с жестоким лицом равнодушно обыскал его и отобрал нож, только после этого Советника повели в подвалы.

Можно было бы подумать, что человек, которого пришел навестить Мордайн, какое-то чудовище, но Теневая Рука считал, что такой взгляд только отвлекает отдела. Торквентин был больше, чем только сеть власти в Кровях Хейг, в первую очередь он полезен. Кроме того, Торквентин стоял в центре всего, что избегает дневного света и любопытных глаз. И сказанное кому-то пьяным шепотом слово в притоне на пристани Колкиpa, и бормотание развязавшегося от жажды языка в ухо проститутки в Дан Эйгле непременно дойдут до Торквентина. Большая доля незаконной прибыли контрабандистов, воров, ростовщиков и наемных убийц со всех земель Хейг по тайным каналам стекалась в его карман. Паук в центре огромной и почти невидимой паутины, он был одним из тех, кто жировал на плоти своей добычи.

Советник один вошел в палату, в которой Торквентин полулежал на большой груде подушек. Это был огромный человек. Просторные одежды скрывали тело, весившее не меньше, чем тела трех нормальных человек. Кожа у него на лице обвисла складками. Один глаз отсутствовал, рваный шрам шел от виска, пересекал пустую глазницу и заканчивался у носа. Здоровый глаз умно поблескивал на Советника. Мордайн часто размышлял над тем, что объемы Торквентина хотя бы в одном сослужили ему хорошую службу. В человеке с таким обхватом талии очень легко было заподозрить слабость или глупость. Со стороны любого, имеющего дело с Торквентином, такое предположение оказалось бы очень печальной ошибкой. По сведениям Советника, в Веймауте было очень немного столь же опасных людей.

— Советник! — хрипло приветствовал гостя Торквентин. — Какая неожиданная радость. Нечасто Теневая Рука удостаивает посещением мою палату. Сколько времени прошло?

— Больше года, — признал Мордайн, опускаясь на обитую великолепной материей скамью, единственный предмет мебели в этой комнате. Небольшие чаши ароматических растений и лепестков стояли рядом со скамьей. Их запах мешался с ароматическими курениями от мерцавших масляных ламп. И все-таки Мордайн ощутил зловоние, которое они призваны были перебить. Советник насмешливо взглянул на материю, покрывавшую скамью.

— У вас новая обивка, — заметил он.

— Да уж, — проскрипел хозяин. — Мне надоел старый рисунок. Да и протерся он от задниц многочисленных молящихся на этой скамье.

— Молящиеся — это та принадлежность храмов, без которых мы давно обходимся, — сказал Мордайн.

Торквентин улыбнулся:

— Пусть просители, если вам угодно, но людям необходимо чему-нибудь поклоняться, когда Боги покидают их. В нашей природе создавать храмы в самых странных местах, даже там, где Боги не обитают.

— Тем не менее много найдется людей, готовых преклониться перед таким простым смертным, как вы, — признал Мордайн. — Однако смею надеяться, что я стою много выше в вашем расположении, чем простой проситель у какого-нибудь алтаря.

— Ах, расположение. При всем расположении человек не станет слишком свободно раздавать дорогой товар. Но, во всяком случае, вам-то что за нужда в моем расположении, высокочтимый Советник? Вы пользуетесь любовью самых сильных и родовитых, которые отогреют ваше сердце, если оно замерзнет. С другой стороны, вполне вероятно, что именно вашим золотом заплачено за новую обивку моей скамьи. Так что, в отличие от них, вы можете протирать ее столько времени, сколько захотите.

— Я не могу задерживаться надолго, просто хотел бы обсудить один вопрос, — сказал Мордайн.

Торквентин с преувеличенным огорчением воздел жирную руку:

— Такой короткий визит, а я еще даже не предложил вам чем-нибудь подкрепиться.

Мордайн с трудом подавил улыбку. Торквентин любил звуки собственного голоса и производил впечатление вполне сносного шута.

— У меня для вас маленькое задание, Торквентин. Ничего слишком трудного для человека ваших способностей.

— Я замер от любопытства, — с заученным равнодушием сказал Торквентин.

— Генн нан Даргеннан-Хейг. Кузен Игрина. Вы его знаете?

— Ах его. Пустой сосуд, как и многие в его семье. Мышь, обремененная честолюбием крысы; беспредельно любит выпивку и блудниц и в придачу страдает сифилисом. Думает, что у него есть задатки тана. И ему не хватает ума понять, что он просто инструмент Ювелиров. Впрочем, все это вы и сами знаете.

— Знаю, — кивнул Мордайн. — Но вы все свели воедино и подытожили. Ладно, хоть жизнь его и бесполезна, но я решил, что ему нужно дать шанс искупить свои грехи, пусть умрет полезной смертью. Я не собираюсь учить вас вашему делу, но, может быть, какая-нибудь ссора в таверне? Или кончина в результате неумеренных удовольствий в каком-нибудь борделе? я Глаза Торквентина чуть-чуть сузились. Это было едва заметно, но Мордайн получил удовольствие от того факта, что удивил хозяина. Он только однажды обращался с такой просьбой к Торквентину. Тогда это был скромный хозяин публичного дома, вздумавший шантажировать одного из чиновников Мордайна. Генн нан Даргеннан-Хейг был жертвой другого сорта.

Удар по одному из тех, кто был одновременно и членом правящей семьи (хотя бы и бесчестным), и едва ли не собственностью одного из самых могущественных Ремесел, это, мягко говоря, дерзость, но Советник был убежден, что риск того стоит. Даже если Ювелиры поверят, что его гибель случайна и им всего лишь не повезло, она все-таки станет для них помехой. А несколько слов в подходящих местах подтвердят то, что они заподозрят, но доказать не смогут — что за этой смертью рука Лунного дворца. Если у Мастера Лэмейна есть хотя бы половина того здравого смысла, которое приписывал ему Мордайн, он поймет, что это предупреждение.

— Ничего слишком трудного, говорите? — развеселился Торквентин. — Все же вы просите многого, Советник.

Мордайн ничего на это не ответил. Торквентин не откажется от комиссионных: выгода от покровительства Советника слишком велика, а руки у осмотрительного Торквентина длинные. Так что он сумеет устроить эту смерть без всякого риска для себя.

Торквентин сказал:

— Очень хорошо. Я возьмусь за этого бедолагу Генна. Вряд ли мир будет долго скорбеть о его утрате. Представьте себе: в этот самый момент лежит он, довольный, в объятиях какой-нибудь женщины, мечтает только об удовольствиях и безбедном существовании, а здесь сидим мы и решаем, как положить этому конец.

Голос его стих, прикрытый глаз забегал из стороны в сторону.

Потом он вздохнул:

— Вот причуды фортуны! Хотя, в свою очередь, есть и некоторое благо, смею надеяться? Это не такая уж маленькая просьба, так возможно ли что-нибудь дополнительное к обычной оплате?

Советник с насмешливым удивлением вздернул бровь. Они с Торквентином играли по давно установленным правилам. Он предпочел бы от них не отступать.

Торквентин улыбнулся:

— Генн не какой-нибудь уличный мальчишка. Чтобы снять нагар с его свечи, потребуются хлопоты, подготовка. И немалые усилия.

— И чего же вы хотите, Торквентин? — В голосе Мордайна прозвучал едва заметный намек на раздражение.

Теперь уже великий человек вздернул бровь, из-за чего шрам на лице тревожно растянулся.

— Ну, по правде, я не могу сказать. Наверное, мы могли бы отложить решение этого вопроса до тех пор, пока ответ на него станет очевиднее. Мне кажется, что решение представится в ближайшее время. Обычно так делают.

— Вы хотите сделать меня своим должником, Торквентин, — ровным тоном произнес Советник.

— Ох, ну что вы! Давайте не будем говорить о долгах. У нас с вами сделка. Просто остается ваша половина ее, на некоторое время, немного… неточно указанное.

— Решено. — Мордайн поднялся со скамьи. Он очень не любил давать бессрочные обещания таким людям, как Торквентин, но сейчас у него не было времени спорить по пустякам. Кроме того, он был Теневой Рукой, а обещание всегда легко нарушить. — Мне нужно возвращаться. Жена ждет.

— Ах, божественная Тара. Такое знаменитое совершенство! Вы не можете себе представить, какую боль мне причиняет то, что приходится полагаться только на слухи о красоте вашей жены и ни разу не увидеть ее воочию. — Торквентин вздохнул, кинул мрачный взгляд на стены и погладил себя по огромному животу. — Подумать только, как давно я заключен в эту тюрьму, и все из-за невоздержанности в питании.

От таких слов о любимой жене, да еще от Торквентина у Мордайна, уже выходившего, по спине прокатилась волна от вращения, но в этот момент у него мелькнула новая мысль и он задержался в дверном проеме.

— Есть у вас что-нибудь из земель Ланнис-Хейг?

— Ланнис-Хейг, Ланнис-Хейг. Варвары они там, знаете ли. Совершенно не разбираются в самых прекрасных в жизни вещах. А что вы хотели бы знать?

— Все, что бы ни попало в ваши огромные уши, — проворчал Мордайн. Он обычно в этом месте таких вопросов не задавал и уже почти пожалел, что спросил. Все искусство Торквентина заключалось в сборе базарных слухов да в связях с ворами и бандитами. Мордайн имел другие средства следить за ходом великих событий, хотя они, эти средства, и служили ему хуже, чем хотелось бы. Он устал уже удивляться новостям из долины Гласа.

— Ну, я мало что могу предложить вам такого, чего бы уже не слышали ваши драгоценные уши. Я так думаю, — заявил Торквентин. — Да и то наполовину разглагольствования, конечно. Темный Путь снова правит в долине; только до тех пор, пока наш уважаемый Верховный Тан не соизволил размяться, как сказал бы благонамеренный народ. Ленор скрывается в далекой глуши, в своей башне, в Колкире, оплакивая мертвого сына. Сын Кросана тоже умер, остальные захвачены.

— А остальные из семьи Кросана? Умерли?

Торквентин пожал плечами. От едва заметного движения заколыхался подбородок.

— Фактически. Да, что же еще я слышал? Кеннет. Один старец говорил. Они нашли его тело после того, как вороны и лесные твари покончили с замком, но не нашли никого из его детей. Забыл, как их зовут.

— Оризиан и Эньяра, — рассеянно ответил Мордайн.

— Да-да. Так вот, никаких признаков. Хотя, как я слышал, половина тел были сожжены. Так что, кто знает?

После того как Советник ушел, Торквентин еще несколько минут сидел спокойно, наморщив залитый потом лоб. Наконец он дернул свисавший с потолка шелковый шнур. Где-то наверху, в доме, зазвенел звонок, сорвавший со своего поста Мэгрейн. Он поманил ее, чтобы приблизилась, и когда она наклонилась, положил руку на ее обезображенное болезнью лицо.

— Милая Мэгрейн, — улыбнулся он и провел жирным пальцем довольно близко к ране, изуродовавшей большую часть носа. Она улыбнулась в ответ. — Пошепчи в кое-какие уши, любимая, брось приманку. Я хочу знать все о каждом члене семьи Ланнис-Хейг. Кажется, Советника мучает любопытство по поводу этого семейства. А там, где любопытствует Советник, чаще всего можно найти какую-нибудь прибыль.

Советник возвращался по темным улочкам и переулкам, его стражники неотступно топали сзади. Он был поглощен мыслями и озабочен. Внутреннее чутье, натренированное многими годами разгадывания признаков, шептало ему, что сгущаются тучи. События разворачивались непонятно, неприятно и непредсказуемо. В такие времена могут случаться довольно суровые стечения обстоятельств, и это бы еще ничего, но они редко полезны для человеческих нервов. Ланнис-Хейг не должен был погибнуть так быстро. А дети Кеннета нан Ланнис-Хейга? Что стало с ними, если они не умерли вместе с отцом? Если какой-то осиротевший мальчишка-недомерок сбежал, попытавшись спасти хоть что-нибудь из обломков Крови Ланнис, это могло осложнить и запутать все дело. С такой ситуацией, Эволт, любитель покрасоваться перед своей ненаглядной армией, точно не справился бы.

Мордайн постарался отбросить тревожные мысли. Все равно правда об этом еще неизвестна, хотя довольно скоро все должно выясниться. Но все-таки он никак не мог отделаться от дурных предчувствий. Ему страшно захотелось немедленно оказаться в объятиях Тары, в уюте ее такого знакомого и пьянящего очарования. Он прибавил шагу, торопясь в свой Краснокаменный дворец.