"Уильям Блейк. Избранные стихи " - читать интересную книгу автора

остался совершенно чужд сведенборговский плоский морализм, как и
метафизичность картины мира, созданной в "Небе и Аде", где духовное прочно
отделено от материального, а субъективное от сущего.
Не могут удивить ни само это воздействие, ни последующая полемика. Идеи
Сведенборга дали толчок мощному оппозиционному движению сектантства, но
вскоре оно далеко переросло рамки сведенборговской теологии. А Блейку была
важна, конечно, не сама по себе теология, ему было важно выраженное на ее
языке стремление к справедливости и подлинной духовности бытия. Он воспринял
пронесенный через столетия бунтарский дух, это еретическое толкование
христианства как земной справедливости, эту нравственную ригористичность и
особый духовный настрой, при котором суровой мерой божеского и сатанинского
измеряется любой, даже мелкий людской поступок, и события сегодняшней жизни
видятся как органическое продолжение событий евангельской истории в их
высоком этическом смысле, и весь путь человечества предстает как ристалище
Добра и Зла, борющихся со дней творения. Он воспринял основную мысль
еретической теологии - мысль о человечности Христа, сформулированную еще в
XII веке итальянским мистиком Иоахимом Флорским (ок. 1132-1202), идею
Вечносущего евангелия, согласно которой бог есть не сила внешняя по
отношению к человеку, но впервые выявленная в Иисусе внутренняя духовная
сила каждого, высвобождение которой ознаменует грядущую эпоху
бесцерковности, любви, братства и свободы. Он воспринял и символику,
возникающую уже в самых ранних сектантских проповедях, - символику
разрушения до камней Вавилона - порочного мира социальной иерархии и
церковной лжи, и построения Иерусалима - царства человеческого равенства и
осуществленной христианской нормы, государства-утопии, того Иерусалима,
который у Блейка "свободою зовется средь Альбиона сыновей".
Понятия, в которых он мыслил, давно утратили свою содержательность,
однако и через два столетия не потускнел демократизм идей, выраженных на
этом трудном для современного читателя языке. Это был органичный,
естественный демократизм, и, собственно, он и побуждал Блейка вступать в
полемику со всеми философскими воззрениями своей эпохи и отвергать все
принятые формы общественной организации как ложные в свете принципов
Вечносущего евангелия.
Ему был глубоко чужд бэконовский и локковский рационализм, в котором
Блейк видел утилитарную, бездуховную философию, лишь сковывающую высшую
человеческую способность - Воображение, ту сокрытую в каждом духовную и
нравственную энергию, которой должны быть сокрушены темницы Вавилона, чтобы
воздвигнуть на их месте город справедливости. Основным оппонентом Локка
(John Locke, 1632-1704) был епископ Беркли (George Berkeley, 1685-1753), но
его идеализм, оправдывавший положение вещей в обществе провиденциальной
волей, у Блейка находил только одну характеристику - "кощунство". Церковь на
языке Блейка звалась Блудницей, а на полях брошюры берклианца Р. Уотсона
(Richard Watson, 1737-1816) он написал: "Господь сотворил человека
счастливым и богатым, и лишь хитроумие распорядилось так, что необразованные
бедны. Омерзительная книга".
Уотсон нападал в своем памфлете на Томаса Пейна. Блейк был хорошо
знаком с этим выдающимся деятелем молодой Америки по лондонскому кружку
деистов, который в юности не раз посещал; в 1792 году он даже помог Пейну
ускользнуть от охотившейся за ним британской полиции. Годом раньше была
написана "Французская революция", набранная в типографии руководителя кружка