"Николай Блохин. Спецпродотряд имени товарища Диоклитиана" - читать интересную книгу автора

может как польза зачтется тебе, дураку, это ох, Господи... Вторую тыщу лет
все вы маетесь, дергаетесь. Не надоело? Не устали? А вот скажи мне, иудей...
А это, а где ж командир твой горластый? Именем Диоклитиана Знаменку пошел
обчищать? Ну да самое время: ночь - это ж ваш день.
- Убил я его, поп. Только что. Вместе с мощами твоими местночтимыми в
одной яме горит. Геенским огнем горит. Ха-ха-ха!
- Ну если убил ты, то, может, и не геенским, - неожиданно вдруг улыбка
сквозанула из белой бороды.
- Так что ж, думаешь, простятся ему все его кружева, что мы с ним за
год наворотили? - весело спросил Беленький.
И о.Ермолаич еще шире улыбнулся? Был бы здесь кто из тех, кто давно его
знает, так сказал бы, что никогда не было у него такой страшной улыбки. И
вдруг положил он руку на плечо товарищу Беленькому, сжал его и к себе
придвинул, почти так же, как совсем недавно придвигал к себе доктора
Большикова. - Слышь ты, а ведь и для тебя еще тропочка осталась и воротца не
захлопнуты, а?
Очень внимательно вглядывался на о.Ермолаича придвинутый Беленький и
руку его не отдернул, не оттолкнул. Смотрел пристально.
- Да ить для тебя ж сказано: нет ить ни иудея, ни элина, все ить мы для
Него одинаковы, все мы для Него дети, всех примет, коли сами придем. Ведь
чуешь ты, вижу - чуешь, что не самозванец Он. Ить свернешь себе шею-то...
Рази ить против просто самозванца будет столько ненависти, сколько вон из
зенок твоих пулеметом стреляет! Чего ты радовался так прощальному выкрику
вот энтого вот, штыком твоим проколотого, чего так проколоть его заспешил?
Ну что тебе до того, что вот он вот чего-то сделал или чего-то сказал
вопреки тому, чему учил Тот самозванец, а? Какой-то бродяга (или вообще
выдуманный) чего-то сказал, кто-то не послушал, а у тебя бешеная радость от
того. А? С Живым ведь воюешь, комиссар. И кой-какой, хошь и маленький
кусочек души твоей чувствует неравноту сил-то. Оттого и страшно, оттого и
дрожишь вон. Ты вот меня недавно храбрым назвал, а ить храбрый я. Потому как
без Христа мне и жизнь не нужна, а со Христом и смерть не страшна. Не мои
это слова. Как говорит наша учительша, цитата не будь помянута. Опять ить от
повторюсь. Ну вот прошло 2000 лет, не поклоняются болваны Тому, Кого вы
распяли. Да вам-то чего, чего стервенеете? Ну встретите вы своего энтого,
всемогущего, не все ли равно вам, есть ли Нашему поклоняющемуся отступники?
Что вам до всего мира? До людишек? Все вы тута подготовили, вся власть вроде
у вас, деньги у вас... Чего тебе до последнего слова энтого вот, лежит вот
проколотый. Ить вы ж посланника-то своего от Бога ить ждете-та или как?! От
Бога, что землю сотворил. Так?! И все для того, что ты, убийца, выдавил из
его вот перед смертью - "ненавижу!"! Что ж ты, иудей богоизбранный, на
Бога-то своего так клепаешь, а?! И еще тебе скажу. И вам вот! - простер руку
о.Ермолаич в сторону четырех солдатиков. Те даже чуть головы отшатнули, а
ближайший винтовку приподнял, - ты ить, небось, Евангелие-то наше читал.
Читал, конечно. Они вот, кстати, могли и не читать по нынешним-то временам,
а ты чи-та-ал! А знаешь, что страшнее всего там читать? Знаешь, какие
личности Евангельские самые пропащие.
- Очень интересно, - злоусмешливо сказал Беленький и отстранил, наконец
батюшкину руку.
- А больше всего это будет интересно вам, - повернул голову о.Ермолаич
к сопровождающим. Те стояли столбами и молчали. - Так вот, не шайка