"Николай Блохин. Спецпродотряд имени товарища Диоклитиана" - читать интересную книгу автора

занятые огнем и камнями, а четыре молодых солдатика с винтовками. Ближайший
сопровождающий немедленно исполнил приказание. Вскрикнул, охнул доктор
Большиков, и, пока кончался, товарищ Беленький держал свое ухо у его рта.
Наконец поднялся, злорадно усмехаясь:
- Подох. С чудным предсмертным кличем: не-на-ви-жу! Ха-ха-ха-ха! - И
никаких тебе "други своя", ха-ха-ха...
Даже сопровождающие солдатики поежились от этого его хохота. Понятно,
приятно и посмеяться можно, убили вражину, туда ему и дорога. На комиссара
кидался, вражина! Но чему-то не тому, чему-то непонятному для них радовался
хохочущий комиссар.
- Так что зря старался, ваше преподобие-неподобие, ха-ха-ха, - почти
пропел товарищ Беленький.
- А это ить как сказать. Это ить одному Богу ведомо. Эх, да лучше на
себя глянь: сколь страшен и несчастен ты, ить и вправду Диоклитиан.
- Думаешь, потяну? - усмехнулся товарищ Беленький.
- Да пожалуй и напоширше потянешь. А ить... и трудно это ему давалось.
- Ну-ну, поп, - приблизился страшной своей зловещностью Беленький почти
вплотную к батюшке. - Ну разродись, что там шевелится в твоих
землянках-извилинах, чего гнетет?
- Гнетет? Да ить рази может чего-то гнетить меня, коли крест на мне,
Христос на кресте, и душу с разумом ты не вышиб из меня! Это ить тебя
гнетет! Всю видать жизнь твою гнетет. А ить страшное слово-то - гнетет! Ить
любой гнет душевный враз снимается, коли вот он, крест-то, да Христос на
нем, а ты... ить ужас!.. на себя энтого гнету еще и валишь, и валишь, и
вишь, еще и усмехаисси тому, радуешься, дурак, прости, Господи! Диоклитиан,
тоже мне... Хотя ты-то видать, Диоклитиан, а то-то - мальчишка. Тот что
хотел? Читал я... да так оно было, слово-то ускальзывает... этой! Ну да
лояльности к римскому языческому королевству-импяраторству. А ты? - почти
глаза к глазам сошлись иерей Ермолаич и товарищ Беленький. Так и смотрели
друг другу в душу, и ни один не отшатнулся и глаз не отвел, только ухмылка
исчезла с лица товарища Беленького.
- Ну вот, тому Диоклитиану нужна лояльность, а тебе - погибель
человеческая, то бишь, чтоб как можно больше человеков отступили от Христа
перед смертью своей, от заповедей Его. Вот ить ужас-то! Не понимаешь?
По-ни-ма-ешь! Вон, зенки-то у тебя, что тот пулемет "Максим"... Ну, а зачем?
В чем тебе радость отступления? В чем тебе радость, что у убитых тобой
последнее слово - ненавижу?! А да ить нет тебе никакой радости, вот ты чего
прикинь, вот ты чего подумай. Ну глянь-ка при мне еще раз на дохтура-то, вот
он лежит со ртом раззявленным, ну, порадуйся ну, эта, димонстратни мне и
вонприспешникам своим радость твою, а? Ну! Похохотай еще, мол, зря старался,
поп, ну!.. Ой, Господи, прости, ну до чего ж вонь от тебя... Ну так вот,
если цель и радость у вас (да нету радости-то, нагоняете на себя!) -
погибель человека, и делаешь ты все это не корысти ради, вижу, какая корысть
у пулемета, корысть у того, кто стреляет из него... и радость... да ладно,
про радость не буду больше, какая там радость, ну да... так это... и если
погибель людей и есть путь приготовления тому, кого ты ждешь... вот ужас-то!
Что же это за образина тогда, а? А чего тебя-то ждет при воцарении его,
думал? Благодарность, думаешь? Рассмеяться в пору, да грех ить. А ты все
ухмыляисси и ухмыляисси, а чем ты мнишь-то себя в том его мире, кого так и
дождетесь! Не дай, Господи, дожить. Ну да ить тебе ж благодаря, и не доживу,