"Николай Блохин. Спецпродотряд имени товарища Диоклитиана" - читать интересную книгу автора

чем у той швабры хохотливой, учительши рычащей. Одного поля ягодки, коли
эдак-то про Государей-помазанников!
- Кто так отрекся от власти, тот недостоин ее!
- Это мы все казались недостойными Его. Отца-то его - да, боялись. Сын,
понимаешь, надеялся на наше ему послушание, а мы изменили ему. Изменив Царю,
как ты в своих писульках, разве можно говорить, что верен самодержавию, как
опять же ты утверждаешь в тех же писульках? Вот и получается, что перестали
мы быть охранителями царства, а значит, перестали быть православными, ибо у
царства нашего Русского цель главная - охранение православия нашего, храмов
Божьих от врагов-погромщиков. А Христа, что в сердце у нас у каждого должен
бы быть, Его можно в нас уберечь Царством-государством? Никак. Когда мы Его
из себя сами изгоняем, никакое Царство-государство не поможет. Выгнали
Христа из сердца-то, огляделись да и ну зачем же нам Царство с
Царем-Помазанником? да и то - не нужен Царь подданным, у которых Христа нет.
Вот тебе все тут, вся альфа с омегой, весь тут урожай, а все сжали, что
посеяли, до единого зернышка. Божьими рабами быть не захотели, ну дак
извольте под плетку товарища Диоклитиана, в его рабство, от него не
отвертишься. Да помолчи ты, иди сюда, сюда, дурень. Вон, уж голоса пьяные
слышу. Оно и ладно, эх, снизойди, Господи.
Хошь и без раскаяния, а хоть болячки свои душевные назвал. С того
довольно, видать, остальное, что есть, чепуха, видать. Давай башку-то под
епитрахиль, уж вон они, за дверью. Сколько тыщ прошло под энтой епитрахилью,
ты вот последний теперь... Первому тебе говорю: у меня ведь, это, опосля
каждой исповеди ком копошащийся вонючий над собой видел. Весь в огне. Сгорал
начисто ком - приняты грехи. Жуть как страшно видеть! Так и не привык.
Поначалу просил-умолял чтоб не видеть энтого. Опосля одной такой молитвы и
опалило меня от кома горящего. Ажио закричал. На литургии-то! Всполошились
все, думали - спятил. А близка к тому... Больше не просил. Терпел. Не вижу
щас тута ни кома, ни огня. Эх, милостив буди. Господи, прости нас
окаянных... - прижал к себе доктора Большикова о.Ермолаич, зашептал уставную
молитву разрешающую.
Лязгнуло, скрипнуло, распахнулась дверь, в проеме возник комиссар
Беленький. Жуткий вид был у товарища комиссара, а изо рта его несло чем-то и
вовсе убивающим. Тигром и с рычанием тигриным бросился Беленький вперед,
сорвал епитрахиль с головы доктора Большикова и еще дернул. Треснула
эпитрахиль, порвалась, о.Ермолаич на пол полетел, а товарищ Беленький все с
тем же рычанием уже топтал эпитрахиль ногами.
- Успе-ел! - Беленький пожирал глазами о.Ермолаича и будто надеждой
маячило в тех глазах, - а может, не успел?
- Дак ить успел, как не успеть, - о.Ермолаич, кряхтя поднимался на
ноги. - Мы ить всегда успеем, коли с Христом-то, топчи - не топчи... Это ж
чем же разит от тебя, твое иерусалимское благородие, это ж хуже, чем от кома
горящего.
- Какого кома? - просто испепеляли огненные глаза товарища Беленького.
- Да грехи так же воняют, да ить, ладно... Бедный, все ить тебе тута
чужое, а уж самогонку-то нашу, - у-у, ее и Диоклитиан-то ваш, небось,
дергаясь да рожу перекося, потреблял. От Диоклитиана пожиже воняло. Чего это
ты без него-то? А ить что? Страшно тебе, иудей?
Невероятной силой воли своей могучей сдержался товарищ Беленький, чтоб
не садануть, что есть мочи, в этот итькающий рот, не видимый за белой