"Николай Блохин. Спецпродотряд имени товарища Диоклитиана" - читать интересную книгу автора

будто, да? Странно, много чего-то. Не дезертиры ли? Вот это ты и выясни
завтра. Ну иди, дай благословлю тебя... ну вот, ну и ступай с Богом... Стой!
Вздрогнул испуганно о.Ермолаич, обернулся.
- Ну-ка, подойди, повернись... Ты откуда ко мне-то? Из школы? Эх,
Господи, вот искушение-то. Так и ходишь весь день?
- Да что такое, владыко?
- Да вот повернись, дай сниму с тебя... Погоди... нет, не отдерешь!
Ну-ка, снимай с себя рясу-то, щас новую вынесу. Да снимай, говорю!
Долго смотрел на снятую рясу переоблаченный о.Ермолаич. На самом заду
ее был намертво приклеенный ватманский круглый лист бумаги размером с
большую тарелку, а на листе, цветными карандашами нарисованный, корчил рожу
веселый бес, очень похожий на о.Ермолаича.
- А рисунок-то взрослого, - сказал архиерей.
- На стул, наверно, положили, шельмецы, клеем вверх, - вздохнул
о.Ермолаич и покачал головой.
- Во тебе и рецензия, - владыко врезал со всего маха по бесовской
роже, - вор-р-обышки!..
... Отпустил задумку о.Ермолаич - перед ним размахивал руками доктор
Большиков и чего-то орал. Вслушался.
- Да, козопас несостоявшийся, с нашим-то народом нужно быть демоном!
чтобы править им, - перекрестился о.Ермолаич, вздохнув, - ну хоть не таким
бешеным, как его папаша, ре-цен-зент!.. - только рукой махнул о.Ермолаич, но
и не изящным шаркуном от рождения, как наш последний. "Молись, да к берегу
гребись" - так ведь и по поговорке нашей, а он молился только!
Поднялся тут о.Ермолаич, за грудки взял доктора Большикова.
- А ну, заткнись!..
- Сам заткнись! - откинул батюшкины руки доктор Большиков. - Кучер
должен быть сильным мужиком, а тут у кучера 180 млн. седоков... Ну ладно,
про Распутина брехня, но раз болтают, раз такое брожение по стране откажись
от Распутина.
- А от жены? От жены тоже отказаться, если болтают? Такие вот
чер-но-со-тенцы?! - сам от себя не ожидал о.Ермолаич, что голос его способен
нести на себе столько злости, сколько прозвучало ее в его вопросе. Эх,
действительно нет на вас отца его, отрецензировал бы он вас, охальников,
чтоб неповадно было... А и то ить, ты глянь-ка, черносотенец, смерть перед
нами, может, лютая стоит, а мы тута ругаемся... Эх!.. а что ругаться-то? Все
уже, ВСс КОНЧИЛОСЬ для нас, понимаешь? Твоими штучками кончилось и моим
нерадением... Да, Ляксан Ляксаныча все боялись, держал он обруча, мы ж,
русаки, без обручей никак не можем.
- Да замолчи ты, наконец, козопас, не желаю я слушать ничего ни про
Ляксан Ляксаныча твоего, ни про сынка его!
- От ить ужас-то, лучшие Государи за тыщу лет, а он, черносотенец,
монархический писатель, ревмасонов обличатель, лучших Государей хлещет
похлестче масонов. Да лучше б ты водку пил, хотя ить это... хотя учительша
новоявленная ажно рычала, помнится, от злости, когда читала твои писания.
Она ведь это, кадетка, или что-то вроде энтого, хлестко знать писал-то про
революционеров да масонов, да вот и дописался.
- То есть?!
- Да что то, то и есть! Я - то хоть козопас, а ты-то, что ты Богу-то
припас? В писульках твоих Бог через строчку, а в душе у тебя Его не больше,