"Жан-Ришар Блок. ...и компания " - читать интересную книгу автора

аппетитного на вид. А когда перед ними поставили вазу, наполненную крупными
яркими вишнями, зеленые хвостики которых торчали, как штыки на составленных
пирамидой винтовках, они вдруг почувствовали, что, пожалуй, переели и что в
самую пору после такого излишества насладиться кисловатым соком вишен.
Порывистый ночной ветер ударялся то об одну, то о другую створку и
отскакивал, как мяч. Приятное ощущение сытости, вечерняя прохлада вызвали
прилив тяжеловесной и наивной веселости. Жозеф ухарски сбил на затылок
соломенную шляпу, вскинул на лоб очки, как будто восседал на учительской
кафедре, - словом, дурачился. И каково же было удивление пассажиров, когда
этот дородный дядя начал с самым невозмутимым видом сдувать с кружки пивную
пену, норовя забрызгать себе копчик носа, и вообще кривлялся, как обезьяна.
Гийом не отставал от брата: он старательно сдирал колечками кожу с колбасы и
нацеплял их на горлышко пузатого графина, бросая комические взгляды на
отражение своей физиономии, растянутое хрустальными гранями.
Эти трезвенники, опьяневшие от двух кружек пива, эти вольнодумцы,
отважившиеся отведать свинины, наслаждались, как школьники, улизнувшие с
урока. Если бы можно было заказать устриц, никакие силы земные и небесные не
удержали бы их от этого шага. Но, к счастью, закон Моисеев не был нарушен
вторично: ресторан мюльхау-зеновского вокзала не держал устриц; к тому же в
дверях показался кондуктор и крикнул, что поезд отправляется.
Братья поспешно расплатились, рассовали вишни по карманам и, подхватив
тяжелые саквояжи, резавшие им ладони, засеменили к платформе.
Сейчас они уже благодушно поглядывали на отряды пруссаков, на их каски,
поблескивавшие в свете вокзальных фонарей. Все казалось им в полном порядке,
все шло к лучшему в этом лучшем из миров. Добравшись до купе, они тут же
заснули как убитые.
Высокие крыши Бушендорфа венчали беленькие низенькие домики, увитые
виноградом и розами. И в этих беленьких домиках были люди, в тревоге
ожидавшие решения Зимлеров.
Ибо между доброй половиной Бушендорфа и фабрикой Зимлеров существовала
некая связь, не менее ощутимая, чем, скажем, между белыми домиками города и
их соломенными крышами.
Другой вопрос, кто в данном случае являлся крышей и кто домиком.
То ли фабрика на манер гостеприимной крыши охраняла домики, ограждала
от внешнего мира, давала кров, тепло и свет, - то ли, напротив, город
приютил фабрику: это его вода вертела фабричные колеса, это из его камня
были выложены ее стены, это он поставлял рабочие руки, оказывал даже мелкие
денежные услуги, без которых не могла обойтись фирма в трудные моменты, о
чем Зимлеры, впрочем, не любили вспоминать.
Никто бы не мог ответить на этот вопрос. В представлении жителей
Верхнего Эльзаса Бушендорф и фабрика Зимлеров настолько слились, что как бы
олицетворяли собой Верхний Эльзас.
Когда кто-нибудь говорил: "Зимлеры из Бушендорфа" - это отнюдь не
означало, что говоривший хотел как-то выделить их из числа других Зимлеров,
живших между Шварцвальдом и Мертом, а просто потому, что тех Зимлеров,
которые жили в Бушендорфе, можно было с полным основанием отнести к наиболее
характерным продуктам этого города. Зимлеры воплощали его суть, его идеал, я
бы сказал даже - его материальную субстанцию, если бы не убоялся
кривотолков.
Когда на дорогах, ведших к Бушендорфу, встречались два коммивояжера,