"Жан Бодрийяр "Прозрачность зла" [V]" - читать интересную книгу автора

производственных отношений и политических антагонизмов, автономизироваться
в виде случайной, оборотной и экстатической формы, и при этом представить
весь мир во всем его многообразии по своему образу и подобию. Капитал
(если его еще можно так называть) создал тупик в политической эконо-
мии и в законе стоимости: именно на этом направлении ему и удается
избежать собственного конца. Отныне он действует вне своих собственных
конечных целей и совершенно изолированно. Первым проявлением этой мутации
стал, безусловно, кризис 1929 года; крах 1987 года - лишь последующий
эпизод того же процесса.
В революционной теории есть также живое утопическое представление о
том, что государство исчезнет, что политическое как таковое изживет себя в
апофеозе и прозрачности социального. Ничего подобного не произошло.
Политическое благополучно исчезло, но не возвысившись до социального, а
увлекая его в своем исчезновении за собой. Мы обитаем в трансполитическом,
иначе говоря, на нулевой отметке политического, характерной также и для
его воспроизведения и бесконечной симуляции. Ибо все, что не выходит за
свои пределы, имеет право на бесконечное возвращение к жизни. Поэтому
политическое никогда не перестанет исчезать, но и не позволит ничему иному
занять его место. Мы присутствуем при гистерезисе политического.
Искусство также не смогло, в соответствии с современной эстетической
утопией, возвыситься в качестве идеальной формы жизни (прежде искусству не
было надобности выходить за свои пределы, чтобы достичь целостности, ибо
таковая уже существовала - религиозная целостность). Искусство
растворилось не в возвышенной идеализации, а в общей эстетизации повседнев-
ной жизни, оно исчезло, уступив место чистой циркуляции образов,
растворилось в трансэстетике банальности. В этих перипетиях искусство даже
обогнало капитал. Если решающим политическим событием стал стратегический
кризис 1929 года, в результате которого капитал вошел в политическую эру
масс, то критическим событием в искусстве были, без сомнения, дадаизм и
Дюшамп, когда искусство, отвергая свои собственные правила эстетической
игры, входит в трансэстетическую эру банальности образов.
Не реализовалась и сексуальная утопия, согласно которой секс должен
был опровергнуть себя как обособленный вид деятельности и уподобиться всей
жизни - мечта сексуального освобождения: полнота желания и его реализации
у каждого из нас, и у мужчины, и у женщины одновременно, та сексуальность,
о которой мечтают, успение желания независимо от пола.
Но на пути сексуального освобождения сексуальность достигла лишь
автономизации, уподобившись безучастному кругообороту символов секса. Если
мы действительно находимся на пути, ведущем к транссексуальности, это не
поможет нам изменить жизнь посредством секса, а повлечет за собой смешение
и скученность, которые ведут к виртуальной индифферентности пола.
Не является ли успех коммуникации и информатизации результатом того,
что социальные отношения не могут выйти за свои пределы, будучи
отчужденными? За неимением этого они
возрастают в процессе коммуникации, множатся во всем многообразии сетей,
натыкаясь на их безразличие. Коммуникация предстает перед нами, как нечто
наиболее социальное, это - сверхотношения, социальность, приводимая в
движение техникой социального. Социальное же по своей сути есть нечто
иное. Это была мечта, миф, утопия, форма, которой присущи конфликты,
противоречия, страстность, во всяком случае явление неровное и особенное.