"Жан Бодрийар. Забыть Фуко." - читать интересную книгу автора

эротические истории Боккаччо и даже проповеди
Аввакума), с ханжеским лицемерием века Просвещения (скрывающего
сексуальность в пользу функции воспроизведения), то правота борцов за
сексуальное освобождение кажется несомненной. Секс, не ведущий к зачатию
детей, подвергается осуждению, и всякий, кто наберется наглости его
демонстрировать вне стен супружеской спальни, получает соответствующее
наказание. В словарях этого времени сообщалось, что мужчины не имеют
секса, так как умеют управлять собою, и он встречается только у женщин.
Лицемерное отношение буржуазного общества к сексу выражалось в том, что
местами его терпимости стали публичный и сумасшедший дома. Благодаря
Фрейду произошло небольшое послабление официальных стратегий запрещения,
умолчания и наказания, которые привели к повальной эпидемии истерии
особенно у женщин. Но и у него разговоры о сексе оказались локализованными
психоаналитической кушеткой.
Радикальные противники стратегии подавления призывали к
восстановлению желания и удовольствия во всей их полноте. Они выводили
притеснение секса из всеобщего стремления к производительному труду:
буржуазное общество стремилось очистить свои ряды не только от бродяг и
нищих, но и от тех, кто бездумно растрачивает время в удовольствиях,
вместо того чтобы производить товары. Неудивительно, что борцы за
сексуальное освобождение отождествляли себя с политическими революционе-
рами и занимали критическую позу по отношению к власти. Несомненно, "Эросу
и цивилизации" Г. Маркузе присущи пророческий пыл и жаркий пафос
соединения революции и наслаждения.
Гипотеза подавления оказывается не только теоретической, но и
экономической и социальной. Она подтверждается как очевидным фактом
запрещения сексуальности, так и самим функционированием власти как
запрета. Отсюда возражения Фуко имеют комплексный характер. Он высказывает
сомнения и в исторической очевидности подавления секса, и в том, что
сущность власти сводится к подавлению. Наконец, он высказывает
предположение о том, что сам критический дискурс и манифестация
сексуального наслаждения сегодня выступают как новые стратегии власти.
Панорама европейских дискурсов о сексуальном не подтверждает гипотезу
подавления. Поэтому Фуко выдвигает свою идею: "Общество, которое
складывается в XVIII веке, - как его ни называть: буржуазным,
капиталистическим или индустриальным, - не только не противопоставило
сексу фундаментальный отказ его признавать, но, напротив, пустило в ход
целый арсенал инструментов, чтобы производить о нем истинные дискурсы. Оно
не только много говорило о сексе и принуждало к этому каждого, но
предприняло попытку сформулировать о нем регулярную истину. Как если бы
оно подозревало в сексе некую фундаментальную тайну.
Как если бы оно нуждалось в этом производстве истины".* По мнению
Фуко, в ходе этой игры, собственно, и конституировалось знание о субъекте,
и не потому что сексуальность является онтологическим качеством
человеческого, а потому что такая стратегия власти оказалась наиболее
эффективным способом контроля и управления, то есть одомашнивания,
цивилизации и гуманизации стадного животного, каким является человек.
Соглашаясь с тем, что общество не только не запрещало говорить о
сексе, но напротив, постоянно интересовалось тем, как обстоит дело у
граждан по этой части, и рекомендовало наиболее эффективные способы