"Александра Богданова. Освободите площадку! Лечу-у-у!.." - читать интересную книгу автора

гитару и пса Бурбона, как какой-нибудь средневековый бард, а не нормальная
советская школьница. Ежедневно она оглядывала себя в сотне зеркал, витрин и
автомобильных стекол, но ни одно из отражений не подсказало ей, что следует
немного преобразиться, чтобы люди перестали показывать на нее пальцами. Она
жили с матерью, добропорядочной, усталой женщиной, и со старшей сестрой,
усталой, добропорядочной и незамужней. Обе ее жалели, стыдились и совсем не
умели оправдывать перед соседками, которые говорили о Ларисе разное.
В начале каникул их вывезли в совхоз "на клубнику". Поле раскинулось
впереди такое вкусное, что Ларисе захотелось лежать на нем ничком, снимать
губами ягоды и не делать над собой никаких усилий, потому что всякое усилие
портит наслаждение. Но под строгим взглядом Маргариты Евгеньевны Семар взяла
свой ящик и двинулась с ним к горизонту, стараясь не отставать от спорой
Салатиной. Ряды, как рельсы, не имели конца, и если бы сейчас, по прошествии
времени, кто-то сказал Ларисе Семар, что клубника ягода вкусная, она бы
трижды рассмеялась тому человеку в лицо.
Поначалу рядом с ней что-то мурлыкал окопавшийся в клубничных зарослях
Кактус. В младших классах он был не Кактус, а простой Репей, заработавший
свое прозвище за прилипчивость и любопытство. В Кактусы он переименовался
год назад, когда на орбиту тяжелого рока, от которого теряли пульс многие
юные кузятинцы, вышла группа с таким незаурядным названием. Напев две-три
мелодии из репертуара группы, Кактус куда-то направился с ящиком, потом
вернулся, набросал в него клубнику с верхом и понес на весы. Со вторым
ящиком он проделал то же самое, и с третьим тоже. Тогда Лариса Семар, у
которой пот со лба капал прямо на ягоды, отчего они блестели, как
лакированные, решила проследить, куда это он ходит. И проследила. Оказалось,
метрах в тридцати от поля па проезжей дороге насыпан желтый речной песок, и
половину ящиков Кактус набивал этим песком, а сверху притрушивал клубникой,
и когда он насыпал очередной ящик и уже распрямился, чтобы его поднять,
Лариса Семар загородила дорогу и сказала:
- Слушай, Кактус, сам будешь высыпать или тебе помочь?
Не то чтоб Кактус был трусоват, просто ему не захотелось связываться с
этой "чокнутой". Поэтому он только собрался высыпать обратно песок, как
рядом оказалась яростная Маргарита Евгеньевна. За ее пунцовой, раскаленной
на солнце косынкой маячили ласковые глаза Салатиной, которая тоже видела,
как Семар поднялась с грядки и отправилась куда-то следом за Кактусом.
- Кто?! - вскричала Маргарита Евгеньевна и брезгливо толкнула ящик ногой.
- Кто?! Она насыпает, а он, видите ли, таскает! Да таких вредителей совхоз к
себе больше на пушечный выстрел не подпустит!..
Семар не понимала, что говорит Маргарита Евгеньевна, хотя знала -
классный руководитель всегда справедлив и тысячу раз прав. Она просто
слушала вибрации ее голоса и думала: эта женщина похоронила в себе великого
прокурора. В ее речи было столько пафоса, блеска и благородного гнева, что
Ларисе хватило бы этого запаса на целую жизнь.
- ...Им честь школы не дорога! А если бы эту клубнику прямо с машины
отправляли на варку джема и выбрасывали в чаны с сахаром!
- А разве ее перед варкой не моют?
Ну скажите, какому нормальному человеку пришла бы в голову мысль задать
такой вопрос в такой момент? А Семар задала. И тогда косынка Маргариты
Евгеньевны из пунцовой сделалась багровой, а сама она спросила, глядя в
карие Ларисины глаза: