"Владимир Богомолов. В кригере " - читать интересную книгу автора

обращался по имени-отчеству, как, судя по рассказам, независимо от званий было
принято в старом русском офицерстве, и я не мог себе представить, что столь
доброжелательный боевой подполковник, потерявший в боях за Отечество правую
руку, воспользуется моей недостаточной осведомленностью и кинет мне такую
немыслимую подлянку.
ГээСКа, что я расшифровал как "гвардейский стрелковый корпус", подразумевая
конкретный, дислоцированный тогда неподалеку от Владивостока, (казался вовсе не
гвардейским, как я предположил, а "горно-стрелковым корпусом", что сокращенно
тоже обозначалось ГээСКа, так что тут меня вроде и не вводили в заблуждение, я
сам чудовищно обманулся. Единственное такого рода на Дальнем Востоке соединение,
прибывшее месяца за два до того из Южной Германии, как раз в это время, в
октябре сорок пятого, в связи с окончанием навигации тринадцатью
крупнотоннажными пароходами - по четыре на каждую горно-стрелковую бригаду -
поспешно перебрасывалось на Чукотку, куда и мне командировочным предписанием
предлагалось немедленно убыть.
Насчет гвардейского корпуса я просчитался сам, однако подполковник, вопреки
кодексу чести русского офицерства, намеренно обманывал меня. Свое согласие быть
назначенным в злосчастный ГээСКа я высказал после того, как он заявил, что уже
весной я могу написать рапорт и "с чувством выполненного долга" поехать в
академию, хотя, согласно недавнего сентябрьского приказа Наркома Обороны номер
шестьдесят один, офицеру надлежало прослужить в отдаленной местности, в данном
случае на Чукотке, и, таким образом, только там выполнять свой долг, не менее
трех лет, и до истечения этого срока сколько бы рапортов ни писалось, ни в какую
академию я убыть не мог, и подполковник, безусловно, это знал.
Этот подполковник, к кому я ощутил такую симпатию, уважение и
признательность, как позднее выяснилось, обманывал меня, стыдно сказать, даже в
деталях, по мелочевке. Так, горно-стрелковая бригада, куда я попал, получив
назначение на Чукотку, оказалась Краснознаменной, ордена Александра Невского, и
корпус, в состав которого она входила, тоже имел на знамени два боевых ордена, а
он, чтобы приукрасить, не раз говорил мне о прославленном "трижды орденоносном"
соединении, прибавляя тем самым еще одну награду.
Собственно, как оказалось, назначение в гвардейский стрелковый корпус вблизи
Владивостока я сам себе придумал или вообразил, точнее, после вежливых обманных
слов подполковника проникся иллюзорной надеждой и ничуть не сомневался, хотя
покойный дед, с четырех или пятилетнего возраста воспитывая во мне недоверие к
людям, в отсутствие бабушки как мужик мужику настойчиво внушал: "Надейся на печь
и на мерина! Печь не уведут, а мерина не у.бут!" - в истинности и справедливости
этих предупреждений мне довелось убеждаться впоследствии многократно.
Спустя десятилетия, в сотый, быть может, раз вспоминая и осмысливая
происходившее в кригере при получении мною назначения, я вдруг осознал, что ведь
и сам вел себя не лучшим образом: вопреки кодексу чести русского офицерства
обманывал старших по должности и по званию, в частности, при заполнении анкеты
скрыл отравление метиловым спиртом у себя в роте и последовавшее затем
отстранение от занимаемой должности, а также прибавил себе два класса средней
школы. Вообще-то получалось, что с одноруким подполковником мы как бы
поквитались: он присочинил орден, а я - среднее образование, необходимое для
поступления в академию. Только он соврал в разговоре, не оставив следов, да и
свидетелей бы не нашлось, а я собственноручно нарисовал в анкете цифру "10", что
было уже несомненным подлогом в официальном документе. Однако осознание
собственной нечестности пришло ко мне уже в зрелом сорокалетнем возрасте и за