"Владимир Богомолов. В кригере " - читать интересную книгу автора

грамм и не кашляй!"), легендарный подполковник Алексей Семенович Бочков,
сказавший обо мне безапелляционно: "Штык!!! Русский боевой штык, выше которого
ничего нет и быть не может!" И хотя приехал он тогда из Карловки - так именовали
в то время Карлхорст - заметно поддатый и выпил за столом еще литра полтора
водки и трофейного шнапса "Аквавит", отчего, естественно... (Я, разумеется,
помнил, как в минуты отъезда Алексея Семеновича повело на женщин, буквально
зациклило на физиологии и как, уже поместясь на роскошное заднее сиденье
новенького трофейного темно-синего "Мерседес-Бенца" и не без труда ворочая
языком, он, словно мы с ним разговаривали не впервые, а были давно и близко
знакомы, совсем по-товарищески доверительно советовал: "Ты эту... Наталью...
через Житомир на Пензу!.. Ра-аком!.. Чтобы не выпендривалась и не строила из
себя целку!.. Бери пониже и ты... в Париже!.. На-а-амек ясен?.." - и как потом,
должно быть делясь жизненным опытом, видимо, на правах старшего по возрасту и по
званию, наставлял меня и убежденно толковал совершенно непостижимое: "Была бы
п...а человечья, а морда - хоть овечья!.. Рожу портянкой можно прикрыть!..
На-а-амек ясен?.." Я помнил, как, когда возвратился Володька Новиков с темной
четырехгранной бутылкой немецкого "Медведелова" и баночками португальских сардин
(подполковнику - для утренней опохмелки), тот, заподозрив Володьку в
угодничестве и внезапно ожесточась, в ультимативной форме потребовал от нас
"обеспечить плавками весь личный состав!" (об этом он озабоченно говорил и за
столом), чтобы, когда придется купаться в Ла-Манше, мы "не позорили Россию
своими мохнатыми жопами", и как затем отдал мне, стоявшему перед ним в полутьме
у распахнутой дверцы машины по стойке "смирно", и обруганному им, обиженно
державшемуся за моей спиной Володьке категорическое, нелепое и, по сути,
абсурдное приказание, разумея годящуюся нам в матери госпитальную кастеляншу,
добрую толстенную Матрену Павловну: "Вдуть тете Моте!.. По-офицерски!!! Чтобы
потом полгода заглядывала, не остался ли там конец!.. Вдуть и доложить!..
Вы-пал-нять!!!")
С каким неуемным волнением и откровенной преданностью я доложил тогда в
полутьме подполковнику, что лично у меня плавки есть и я готов хоть сейчас --
могу купаться даже в Ла-Манше и ничем Россию не позорить... И как же в тот
момент мне хотелось внести ясность и ради истины сообщить ему, что вообще-то у
меня... не мохнатая... Я, безусловно, понимал, что в минуты отъезда Алексей
Семенович находился в состоянии алкогольной невменухи, и тем не менее ничуть не
сомневался, что в сказанном обо мне его устами глаголила истина. В те годы я был
настолько высокого мнения о себе как об офицере в законе, что и в мыслях не
допускал возможности проявления какой-либо слабости, и мне, в очередной раз
жизнью или злым роком брошенному в кригере на ржавые гвозди, оставалось лишь
одно - в молчании стойко выдерживать удар судьбы и стараться на людях держать
лицо или хотя бы физиономию.
Позднее я не раз думал, почему с такой легкостью согласился и столь поспешно
заявил, а вернее, закричал: "Так точно!!!", даже не поинтересовавшись, куда
конкретно меня собираются назначить и где находится ГээСКа... Почему?.. Прежде
всего потому, что однорукий подполковник разговаривал со мною по-хорошему,
доброжелательно или даже дружелюбно. В отличие от других кадровиков в обеих
половинах кригера он ни разу не повысил голос, не говорил ничего обидного,
оскорбительного, не кричал: "Вы что - на базаре?!." или "Вам объяснили, а вы
опять?!." - не обзывал меня калекой, "мымозой" или "стюденткой" и не унижал
предложением выписать со склада полпакета ваты и другие предметы женского
туалета. Более того, он разговаривал со мной сугубо уважительно, дважды