"Владимир Осипович Богомолов. Зося " - читать интересную книгу автора

редкой душевности человек.
И снова... Опять... И вновь...
Все они, да и десятки других убитых были не посторонние, а хорошо
знакомые и близкие мне люди. Заполняя извещения, я смотрел в тетради учета
личного состава, листал уцелевшие красноармейские книжки, офицерские
удостоверения, узнавал о некоторых из погибших что-то новое, подчас
неожиданное, припоминал, и они явственно, словно живые, вставали передо
мной, я слышал их голоса и смех - как это было совсем недавно - и еще раз
переживал их гибель.
Пока их смерть была достоянием лишь батальона. Однако почти все они
имели родных: матерей и отцов, жен и детей, - имели родственников и,
несомненно, друзей. Где-то в городах и деревнях о них думали, волновались,
ждали и радовались каждой весточке. И вот завтра полевая почта повезет во
все концы страны эти похоронные, неся в сотни семей горе и плач, сиротство,
обездоленность и лишения.
Страшно было подумать, сколько надежд и ожиданий оборвут эти сероватые
бумажки с одинаковым стандартным сообщением: «... в бою за
Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив мужество и
героизм... был убит». Страшно было даже представить, - но что я мог
поделать?..
Мне с самого начала, как только я занялся похоронными, не понравилось
указанное в присланном образце официально-казенное обращение:
«Гр-ке...» Третье или четвертое извещение, которое я заполнял,
адресовывалось в Костромскую область матери моего друга Сережи Защипина,
Евдокии Васильевне, милой и радушной сельской фельдшерице. Я ее знал: дважды
она приезжала в училище и баловала нас редким по военному времени угощением,
сдобными на меду домашними лепешками, и все звала меня после войны к себе в
гости, на Волгу. И я почувствовал, что назвать ее «гр-ка» или даже
«гражданка» я не могу и не должен. Уважаемая?.. Товарищ?..
Милая?.. Дорогая?.. Я сидел в нерешимости, соображая, вспомнил почему-то
Есенина и после некоторого колебания вывел: «Дорогая Евдокия
Васильевна!»
Посоветоваться мне было не с кем, а время шло, и я на свою
ответственность после адреса и фамилии с инициалами стал всем без исключения
писать «дорогая» или же «дорогой», а затем указывал
полностью имя и отчество.
В строке «Похоронен» я везде писал «на поле боя», и
эти три слова все время беспокоили меня.
Я помнил, как в самую распутицу первой военной весны мать, сколько ее
ни отговаривали, отправилась пешком чуть ли не за двести километров
разыскивать могилу Алеши, моего старшего брата, убитого где-то под Вязьмой,
и как недели через две, так ничего и не найдя, она вернулась, измученная,
больная, совершенно обезноженная и постаревшая сразу на много лет.
Я не сомневался, что многие из моих адресатов, многие из тех, кому я
писал «дорогие», захотят, если не сейчас, то после войны разыскать
могилы близких им людей. Однако в ходе наступления мы оставляли убитых
похоронным командам стрелковых дивизий, а потому не знали точно места
захоронения, и указать его при всем желании я не мог.
Единственно, что после долгих размышлений я еще надумал - вписать в
каждое из двухсот трех извещений перед «Ваш сын (муж, отец,