"Владимир Осипович Богомолов. Зося " - читать интересную книгу автора

медленно и с трудом произнося слова:
- А я не ставлю себе целью кому-нибудь нравиться. Тем более женщинам.
Меня это ничуть не волнует...
Я проснулся на рассвете с тяжеловатой головой и чувством огорчения и
стыда за вчерашний вечер, за свою опьянелость и мальчишески-дурацкое
поведение. Встал хмурый, а когда, умываясь возле машины, глянул в зеркальце
и увидел на носу и на скуле багровые ссадины, - совсем расстроился. Однако
сожалеть и предаваться угрызениям было некогда - не завтракая, я тотчас
принялся за работу.
Когда поднялся Витька, я уже закончил донесения о мероприятиях по
маскировке, ПВО и ПХЗ, дал ему подписать и отправил с мотоциклистом в штаб
бригады.
Мы позавтракали у машины втроем: Витька, Карев и я, причем они, избегая
разговора о вчерашнем и словно не замечая, что у меня окорябаны нос и скула,
обсуждали план занятий с подразделениями по уставам и по тактике,
интересуясь и моим мнением.
После их ухода, составив не без труда еще одно срочное донесение, я
занялся похоронными.
Мне предстояло заполнить двести три совершенно одинаковых форменных
бланка, вписав в каждый адрес, фамилию и инициалы одного из близких
погибшего, а также воинское звание, фамилию, имя, отчество убитого, год и
место его рождения, дату гибели и место захоронения.
Исполненный великолепным каллиграфическим почерком образец, присланный
из штаба в качестве эталона, лежал передо мною, все нужные сведения также
имелись, и, приступая, я почему-то мельком подумал, что это простая
механическая работа, несравненно более легкая, чем составление неведомых мне
отчетностей и донесений, - как же, однако, я ошибался!
Многих из убитых я знал лично, некоторые были моими товарищами, двое -
друзьями. И, начав писать, я целиком погрузился в воспоминания; я как бы
вторично проделывал восьмисоткилометровый путь, пройденный батальоном за
месяц наступления, еще раз участвовал во всех боях, опять видел и переживал
десятки смертей.
И вновь на моих глазах тонули в быстром холодном Немане автоматчики из
группы захвата старшего лейтенанта Аббасова, веселого и жизнерадостного
бакинца, часа два спустя - уже на плацдарме - раздавленного тяжелым немецким
танком.
Опять я слышал, как, лежа с оторванными ногами на минном поле, кричал,
истекая кровью, мой связной Коля Брагин, славный и привязчивый деревенский
паренек, единственный кормилец разбитой параличом матери.
Я снова видел, как через пустошь на окраине Могилева, увлекая за собой
бойцов и силясь преодолеть возрастную одышку, бежал впереди всех пожилой и
мудрый человек, в прошлом инженер-механик, парторг батальона лейтенант
Ломакин, и падал на самом всполье, разрезанный пулеметной очередью.
И, прокусив от страшной, нечеловеческой боли насквозь губу, еще раз
корчился сожженный струей из огнемета мой любимец и лучший боец,
владивостокский грузчик Миша Саенко.
И, лежа на дне окопа с животом, распоротым осколком мины, тихонько
стонал и в забытьи слабеющим, еле слышным голосом звал: «Ма-ма...
Ма-ма... Ma-мочка...» - командир батареи Савинов, старый - по возрасту
годный мне чуть ли не в дедушки - учитель математики из-под Смоленска,