"Владимир Богомолов. Вечер в Левендорфе" - читать интересную книгу автора Егорова, ты что молчишь?.. Я знаю, что ты дома! Давай срочно в
операционную! Я подумал, что стоявший за дверью, должно быть, слышал, как она на меня кричала, и она это тоже, очевидно, сообразила и, к моему великому облегчению, отняла ладонь от моего лица, я ведь без преувеличения задыхался. Федор Иванович, не могу! после короткой паузы заявила она решительно. Я отдежурила вторую субботу, только в восемь сменилась! Что я каторжная?! Федор Иванович, я не приду! Не могу. И все! Егорова, не смей так говорить!!! Не выводи!.. Перевернулся Студебеккер!.. понизив голос до полушепота, сообщил стоявший за дверью. Семнадцать пострадавших. Шесть тяжело! Немедленно в операционную! Да что я каторжная, что ли?! А Кудачкина, а Марина, а Зоя Степановна?! Марины нет, ты же знаешь сегодня суббота! А Кудачкина и Зоя уже вызваны. И Ломидзе, и Чекалов, и Кузин! Будем работать на четырех столах! Товарищ майор, я не могу, поймите! Я вас прошу. Я вас просто умоляю! Завтра я вам все объясню! Егорова!.. Мать твою!.. Не выводи!!! яростно закричал за дверью майор, от крайнего возмущения он зашелся хриплым надсадным кашлем. Егорова!.. Я с тобой нянчиться не буду! Я тебе приказываю: немедленно в операционную! Повторяю: экстренный вызов! Если через десять минут тебя не будет, пеняй на себя! Я тебе ноги из жопы вытащу! Товарищ майор... просяще начала она, но послышались быстрые удаляющиеся шаги сначала на крыльце, а затем в палисаднике, и, не стесняясь моего присутствия, она выматерилась ядрено, затейливо и зло, что меня уже почти не Скосив глаза, я видел, как она подняла и надела бюстгальтер и при этом яростной скороговоркой сообщила, вернее, выкрикнула мне, что какую-то Марину на воскресенье увозят спать с генералом, она употребила не слово спать, а матерный глагол, и обозвала Марину минетчицей, другие же, в том числе и она, должны вкалывать в операционной и уродоваться как курвы. Застегни! подойдя и поворотясь ко мне спиной, приказала она, и я с большим усилием и не сразу застегнул все четыре пуговицы вновь надетого ею бюстгальтера, подивившись, как она их застегивает и расстегивает без посторонней помощи, даже тугой хомут стягивать супонью было проще и легче. Разденься, ложись и жди меня! Я не задержусь! Я тебя закрою, и жди, я скоро вернусь! Можешь спать, но не смей уходить! Она зажгла свет, проворно надела платье, посмотрела на себя в зеркало, висевшее на стене, быстрым движением поправила волосы и, выскочив из комнаты, заперла меня снаружи на ключ. Как только затихли ее шаги, я застегнул брючный крючок, пуговицы на гимнастерке, надел поясной ремень и кокину фуражку и осмотрелся... Белоснежные простыни в распахнутой постели и над ними на стене немецкий коврик для спальни: полураздетые, воркующие, как голуби, он и она... Галина Васильевна со смеющимся, счастливым лицом посреди стадиона... Флакон с остатками спирта, горбушка черного хлеба, тарелка с редиской и малосольным огурцом, блюдце с печеньем и ватрушкой... трофейный немецкий патефон... Гантели, эспандеры... Только теперь на темном резном комоде я заметил что-то накрытое куском черного шелка размером с большой носовой платок. Под ним, когда я его |
|
|