"Владимир Богомолов. Вечер в Левендорфе" - читать интересную книгу автора

Егорова, ты что молчишь?.. Я знаю, что ты дома! Давай срочно в
операционную!
Я подумал, что стоявший за дверью, должно быть, слышал, как она на меня
кричала, и она это тоже, очевидно, сообразила и, к моему великому
облегчению, отняла ладонь от моего лица,
я ведь без преувеличения задыхался.
Федор Иванович, не могу! после короткой паузы заявила она решительно. Я
отдежурила вторую субботу, только в восемь сменилась! Что я каторжная?!
Федор Иванович, я не приду! Не могу. И все!
Егорова, не смей так говорить!!! Не выводи!.. Перевернулся
Студебеккер!.. понизив голос до полушепота, сообщил стоявший за дверью.
Семнадцать пострадавших. Шесть тяжело! Немедленно в операционную!
Да что я каторжная, что ли?! А Кудачкина, а Марина, а Зоя Степановна?!
Марины нет, ты же знаешь сегодня суббота! А Кудачкина и Зоя уже
вызваны. И Ломидзе, и Чекалов, и Кузин! Будем работать на четырех столах!
Товарищ майор, я не могу, поймите! Я вас прошу. Я вас просто умоляю!
Завтра я вам все объясню!
Егорова!.. Мать твою!.. Не выводи!!! яростно закричал за дверью майор,
от крайнего возмущения он зашелся хриплым надсадным кашлем. Егорова!.. Я с
тобой нянчиться не буду! Я тебе приказываю: немедленно в операционную!
Повторяю: экстренный вызов! Если через десять минут тебя не будет, пеняй на
себя! Я тебе ноги из жопы вытащу!
Товарищ майор... просяще начала она, но послышались быстрые удаляющиеся
шаги сначала на крыльце, а затем в палисаднике, и, не стесняясь моего
присутствия, она выматерилась ядрено, затейливо и зло, что меня уже почти не
удивило.
Скосив глаза, я видел, как она подняла и надела бюстгальтер и при этом
яростной скороговоркой сообщила, вернее, выкрикнула мне, что какую-то Марину
на воскресенье увозят спать с генералом, она употребила не слово спать, а
матерный глагол, и обозвала Марину минетчицей, другие же, в том числе и она,
должны вкалывать в операционной и уродоваться как курвы.
Застегни! подойдя и поворотясь ко мне спиной, приказала она, и я с
большим усилием и не сразу застегнул все четыре пуговицы вновь надетого ею
бюстгальтера, подивившись, как она их застегивает и расстегивает без
посторонней помощи, даже тугой хомут стягивать супонью было проще и легче.
Разденься, ложись и жди меня! Я не задержусь! Я тебя закрою, и жди, я скоро
вернусь! Можешь спать, но не смей уходить!
Она зажгла свет, проворно надела платье, посмотрела на себя в зеркало,
висевшее на стене, быстрым движением поправила волосы и, выскочив из
комнаты, заперла меня снаружи на ключ.
Как только затихли ее шаги, я застегнул брючный крючок, пуговицы на
гимнастерке, надел поясной ремень и кокину фуражку и осмотрелся...
Белоснежные простыни в распахнутой постели и над ними на стене немецкий
коврик для спальни: полураздетые, воркующие, как голуби, он и она... Галина
Васильевна со смеющимся, счастливым лицом посреди стадиона... Флакон с
остатками спирта, горбушка черного хлеба, тарелка с редиской и малосольным
огурцом, блюдце с печеньем и ватрушкой... трофейный немецкий патефон...
Гантели, эспандеры...
Только теперь на темном резном комоде я заметил что-то накрытое куском
черного шелка размером с большой носовой платок. Под ним, когда я его