"Владимир Богомолов. Вечер в Левендорфе" - читать интересную книгу автораосторожно поднял, находилась небольшая, в рамочке, фотография, судя по
всему, свадебная Галина Васильевна молодая, радостная, в светлом нарядном платье с оборочками и рядом с ней под руку высокий широкоплечий военный со старым, еще без колодки, орденом Красного Знамени над левым карманом гимнастерки и двумя шпалами в каждой петлице майор. У него было широкоскулое приятное открытое лицо, и смотрел он с веселым задором сильного, уверенного в себе человека. Кем он ей приходится и почему фотография, прислоненная к стене, была наглухо завешена черным?.. Помедля и предположив, что майор, очевидно, погиб, я снова аккуратно накрыл фотографию платком. Затем я пошарил глазами в углу и вдоль стен по полу, но ядра для толкания не увидел. А мне так хотелось его посмотреть и потрогать, вернее, подержать в руках этот металлический шар, благодаря которому можно было сделаться всесоюзной или мировой знаменитостью, я даже под кровать заглянул и не без усилия отодвинул тяжелый немецкий чемодан, но и за ним ядра для толкания не оказалось. Единственное, что я неожиданно заметил на полу и, огорченный, положил в карман брюк, была пластмассовая защитного цвета пуговица, в нетерпении оторванная Галиной Васильевной от моей ширинки. Как тут же выяснилось, она оторвала там даже не одну, а две пуговицы, что расстроило меня еще больше, особенно когда найти вторую мне не удалось. Надо было немедля уходить. Я боялся, что майор, вызвавший Галину Васильевну в операционную, обнаружив, что она изрядно выпивши, отправит ее домой. Я попробовал, подергал дверь, но она была заперта. Тогда, погасив верхний свет, я подошел к окну, отвел тяжелую портьеру и, подняв шпингалет, отворил левую створку. Словно я распахнул двери душного, затхлого склепа, до чего же чудесно, вечерней свежестью, повеяло простором и свободой и так душисто пахнуло дурманным ароматом белой акации и сирени, густо насаженными и разросшимися по всему палисаду перед домом. Наверно, с минуту я стоял, притаясь на подоконнике, и напряженно прислушивался. Отдаленно доносились звуки патефонов, в каком-то коттедже справа несколько пьяных мужских и женских голосов нестройно тянули: На диком бреге Иртыша сидел Ермак, объятый думой..., а слева вдалеке слышался частушечный перепев, но в палисаднике и поблизости было тихо ни разговора, ни шепота, ни шороха. Придерживая фуражку, я осторожно спрыгнул на траву, прикрыл оконную створку и, малость погодя, охваченный невеселыми мыслями, уже шел противоположной стороной улицы. Таких неудачных суток я не мог и припомнить. И ночной, застигнувший меня со сна врасплох розыгрыш, и отлуп всего лишь из-за шрама! на отборочном смотре, отлуп, лишивший меня, боевого офицера, ветерана дивизии, редчайшей возможности поехать на парад победителей в Москву и затем, после двух с половиной лет разлуки, навестить в родной деревне самого близкого мне человека бабушку и помочь ей хоть что-то поделать по хозяйству, и, прежде всего, снять ее боль: восстановить растащенную на дрова оградку на могиле деда, и придуманная Володькой или Аделиной нелепо постыдная попытка знакомства с Натали, и, наконец, еще не осмысленное полностью, ошеломительное унижение, какому меня походя подвергла Галина Васильевна... За что?! В этот день жизнь раз за разом непонятно почему бросала меня на ржавые гвозди. Я вспомнил утренний смотр и как обходивший строй председатель |
|
|