"Григорий Богослов. Слово 30: О богословии четвертое, о Боге Сыне второе " - читать интересную книгу автора

ходатайствует о нас (Рим. 8:26). Ибо един Бог, един и посредник между Богом
и человеками, человек Христос Иисус (1 Тим. 2:5). Ибо Он, как человек
(потому что еще с телом, какое воспринял), и ныне молится о моем спасении,
пока не сделает меня богом, силой Своего человечества, хотя мы не знаем Его
по плоти (2 Кор. 5:16), - понимаю под этим плотские немощи и все наше, кроме
греха. Так и ходатая имеем Иисуса (1 Ин. 2:1) не в том смысле, что Он
унижается за нас перед Отцом, и рабски припадает (да будет далека от нас
такая подлинно рабская и недостойная Духа мысль! Не свойственно и Отцу этого
требовать, и Сыну терпеть это, да и несправедливо думать так о Боге), но в
том, что, пострадав за нас как человек, убеждает этим нас к терпению как
Слово и Советник. Это понимаю я под именем ходатайства (??????????).
В-десятых, ставится у них неведение, и то, что никто не знает
последнего дня или часа, ни сам Сын, только Отец (Мк. 13:32). Но как
чего-либо из сущих не знать Премудрости, Творцу веков, Совершителю и
Обновителю, Тому, Кто есть конец всего сотворенного, и так же знает Божие,
как дух человека знает живущего в нем (1 Кор. 2:11)? Ибо что совершеннее
такого знания? Да и как Сыну, Который подробно знает, что будет перед
последним часом, и как бы во время конца, не знать самого конца? Это
походило бы на загадку и равнялось тому, как если бы сказать о ком, что он
подробно знает находящееся перед стеной, но не знает самой стены, или хорошо
знает конец дня, но не знает начала ночи, хотя знание об одном необходимо
влечет за собой знание о другом. Ибо для всякого явно, что Сын знает, как
Бог, приписывает же Себе незнание, как человек, поскольку только видимое
может быть отделяемо от умопредставляемого. Такую мысль подает и то, что
наименование Сына поставлено здесь отрешенно и безотносительно, то есть без
присовокупления: чей Он Сын, чтоб понимали мы это неведение в смысле более
сообразном с благочестием, и приписывали его человечеству, а не Божеству.
Итак, если достаточно этого объяснения, остановимся на нем и не будем
входить в дальнейшие исследования, а если нет, представим и второе
толкование. Как все прочее, так и ведение важнейших тайн относи к Причине из
уважения к Родителю. Но мне кажется, что и тот составил себе не низкое
понятие, кто, с одним из наших любословов, стал бы читать это место так: и
Сын не по иному чему знает день или час, как потому, что знает Отец. Ибо
какое из этого заключение? Поскольку знает Отец, а поэтому знает и Сын, то
явно что ни для кого это неизвестно и непостижимо, кроме первой Причины.
Оставалось бы объяснить нам те места, в которых говорится, что Сыну
заповедано (Ин. 14:3), что им соблюдены заповеди (Ин. 15:10), что Сын всегда
делает что Отцу угодно (Ин. 8:24), также те, в которых приписывается Сыну
совершение (Евр. 5:9), вознесение (Деян. 2:33), навыкновение страданиями,
послушанию (Евр. 5:8), первосвященство (Евр. 9:4), приношение (Еф. 5:2),
моление к Могущему спасти Его от смерти (Евр. 6:7), борение, кровавый пот
(Лк. 22:44), молитва, и другое тому подобное; оставалось бы, говорю,
объяснить такие места, если бы не было очевидно для всякого, что выражения
эти относятся к естеству, которое подлежит страданиям, а не к естеству,
которое неизменяемо и выше страдания. И как о противоположных выражениях
сказано столько, что может это служить некоторым корнем и указанием для
имеющих более искусства обработать предмет совершеннее; так, может быть,
стоит труда и сообразно со сказанным до сих пор, не оставить без
рассмотрения наименования Сына (которые и многочисленны и взяты от различных
умопредставлений о Сыне), но объяснить значение каждого и открыть тайну