"Андрей Тимофеевич Болотов. Жизнь и приключения Андрея Болотoва (Описанные самим им для своих потомков) " - читать интересную книгу автора

и чрез то произвел то, что я его не столько любил, сколько боялся и
страшился.
Итак, не успел я ему угодить и приметить, что начинает он сердиться,
как вострепетал душою и сердцем, слезы покатились у меня из глаз, и я просил
его, чтоб он отпустил мне мой проступок. Но не такого нрава и расположения
был мой учитель, чтоб ему тронуться моими слезами и признанием, что я
виноват; он возъярился еще более и, желая умышленно нанесть мне более страха
и боязни, схватил стоявшее тут у стены, по случаю, ружье, зарядил оное и
собирался выстрелить в окно на улицу, ведая, что мне стрельба всего была
страшнее. Я вострепетал, сие увидев, просил его сколько мог, чтоб он сего не
делал и меня не стращал; но как увидел, что все мои просьбы тщетны и он им
только насмехался и меня дразнил, то действие страха и боязни столь близкой
стрельбы до того меня довело, что я вскочил, упал ему в ноги и со слезами
просил лучше меня сколько угодно ему высечь, но только не стрелять. Но
упрямца сего ни слезы, ни обнимания его ног, ни все жалостные умаливания не
могли тронуть; но он выстрелил и находил удовольствие в том, что я насмерть
перестращался.
Но судьба не оставила его за таковое жестокосердие без наказания:
ружье, отдавши назад, произвело ему такой толчок в плечо, что он насилу на
ногах устоял и у него оно недели две болело. Однако и сего было еще
недовольно, но скоро увидел он, что его и разорвало. Сие явление произвело
тогда сущую комедию; учитель мой, приметив сие, столько ж испужался тогда,
сколько сам я был настращан был до того времени. Ружье было хорошее и
принадлежало квартермистру; он легко мог заключить, что как сие дело
откроется и узнают все происходившее, то для него будет весьма трудно
отвечать; он радовался хотя, что отделался сам цел и что ружье хотя
разорвало, но не совсем испортило, а только в одном боку раздуло, и что
можно еще было поврежденное место чем-нибудь замазать и тем все дело на
время скрыть; однако мнение, что я не премину обо всем том рассказать,
устрашило его несказанным образом. Сие обстоятельство превратило его из
прежнего лютого зверя в наисмирнейшего агнца; низкость духа его была так
велика, что он стал меня просить, чтоб я никому сего не сказывал, и всячески
улещать, чтоб я ему угождение сделал, обещая сам мне то заменить и не
наказывать меня за вины мои. Я сколько ни огорчен и ни раздосадован на него
ни был, но чего не согласится ученик для учителя, и для учителя такового,
сделать? Посмеявшись внутренно его трусости и помучив несколько своим
молчанием, согласился я наконец на его просьбу, и обоим нам удалось так
хорошо скрыть сие дело, что никто не узнал истины, чем дело сие и кончилось.
Из дальнейших происшествий, бывших во время сего похода, ничего
особливого я не помню, кроме того, что мы шли через город Гдов[35] и
приехали в Петербург уже по зазимью.
Вид сего нашего города и столицы был мне поразителен. Я никогда еще его
до тогдашнего времени не видывал, а только наслышался довольно и потому
нетерпеливо хотел видеть. Желание мое и удовольствовано было с избытком: я
при самом въезде уже глаза растерял на прекрасные дома и раскрашенные
повсюду заборы и решетки и только что, сидючи с покойной матерью в коляске,
восклицал:
- Ну, Петербург! Прямо Петербург!
Когда же увидел дворец и прочие огромные здания, то не знал, как и
изобразить свое удивление.