"Юрий Бондарев. Родственники (про войну)" - читать интересную книгу автора

болезней" - и, как бы отталкивая что-то, махнул рукой в широком рукаве
халата, с трудом преодолевая себя, потянулся к аппарату.
- Да, милый мой, - слабым голосом заговорил он. - Да, да. Через два
часа. Начинайте без меня. Ах, здоровье? У людей моего возраста да еще
накануне юбилея уже нетактично спрашивать о здоровье. - Он вяло улыбнулся
Никите. - Спрашивают, как анализ, как электрокардиограмма. Да. Спасибо,
мой друг, спасибо.
Он положил трубку задумчиво-мягким движением. Лицо его сразу стало
розовым, прозрачно-голубые глаза забегали по столу и опять остановились,
замерли на листе бумаги.
Никита молчал.
- Самое естественное и самое непоправимое - это физическая смерть, -
заговорил Греков печально. - Мелькнула в мироздании, вспыхнула материя и
погасла, растворилась во вселенной. Как будто ее и не было. Каждый доходит
до своей вехи, и время беспощадно сталкивает его в небытие. Навсегда. И
так со всеми. Закрыты все двери. И закрыты все счеты с жизнью. Скажите...
что она в последние часы говорила вам? Говорила ли она что-нибудь о своей
жизни? О чем она думала? Только вы один можете знать. Что она говорила о
своей прожитой жизни? Я ее не видел в последние годы. Я ее не видел...
Георгий Лаврентьевич проговорил последние слова затухающим голосом,
потирая прямой ладонью переносицу; он слегка покачивался в кресле, как в
дремоте. И было непонятно, успокаивает ли он себя или страдает оттого, что
не видел мать перед ее смертью, или так странно думает вслух, и, все
больше испытывая неудобство, Никита сказал:
- Нет, она ничего не говорила.
Георгий Лаврентьевич широко открыл глаза - в их прозрачной голубизне
скользнул короткий испуг, какой бывает у человека, разбуженного резким
толчком, - и стремительно наклонился к столу, точно падал.
- Моя сестра, моя сестра... - пробормотал он.
Откинув голову, он затих на секунду с жалким, удивленным лицом и,
сейчас же легонько вздохнув не на полную грудь, ощупью выдвинул ящик
стола, достал коробочку с валидолом.
- Вам плохо? - спросил Никита и привстал. - Может быть... воды?
Сделав неопределенный жест, Греков стиснул в кулаке коробочку с
валидолом, долго сидел неподвижно, как будто ждал, когда отпустит боль.
- Ничего... Это звонки, - успокаивающим шепотом сказал он. - Звонки.
Возраст. Не беспокойтесь. Ничего, ничего. Она... в этом письме... - после
молчания заговорил он уже несколько громче, - просит меня, чтобы я
посодействовал вашему переводу. Из Ленинграда. В Московский университет.
Вы этого хотели? Я постараюсь это сделать. Незамедлительно.
Никита задвигался на теплом краешке кожаного кресла, ничего не понимая,
машинально полез за сигаретой.
- То есть как? - спросил он. - Зачем же?
- Что вы? - Греков перевел дыхание и, заметив сигарету в пальцах
Никиты, умоляющим взглядом попросил не курить. Никита тоже невольно
покосился на сигарету, смял ее, сунул в карман.
- Вы сказали: "Зачем?" - проговорил Георгий Лаврентьевич. -
Позвольте... Вера также просит, чтобы я помог вам обменять ленинградскую
квартиру на московскую. Я помогу вам, хотя это нелегко... Но я все, что
смогу...