"Юрий Бондарев. Игра (Роман)" - читать интересную книгу автораКанавы, и брызжущую радугу поливальной машины, недоумевая, зачем Ирина
придумала встречу в гостинице, вероятно, прожаренной солнцем в эти часы. Но, вспомнив ее по-детски вскинутую голову, уголки ее губ, приподнятые улыбкой, ее наивную театральную фразу: "Назначаю вам деловое свидание в "Балчуге", - он понял, что это игра, в которой ей интересно и приятно было его участие. И он согласился не без любопытства, и в вестибюле гостиницы молодой портье не остановил его, не спросил, к кому он идет, только кивнул приветливо, видимо, предупрежденный ею, а когда на втором этаже дошел по малиновой дорожке до ее номера в конце коридора, сразу вообразил за дверью маленький номер, зеленый от лип за окнами. - Пожалуйста, входите. Я с нетерпением жду. Но, к сожалению, без бального платья. Меня можно простить? И он увидел в раскрытую дверь ее взгляд, устремленный ему в глаза с выражением веселой доверчивости, что обычно рождало и сложность, и простоту в общении с ней. - Не так ли встречались в добром девятнадцатом веке? - сказала она и сделала реверанс. - Здравствуйте, Вячеслав Андреевич! - Возможно, и так, - шутливо согласился Крымов и не сдержался, легонько обнял ее, чувствуя, как она вздрогнула в растерянности, вся отдалась его рукам, опасливо прижимаясь к нему и, казалось, даже озябнув от этого объятия. - Каковы ваши намерения? - спросил он галантно. - И куда ехать прикажете? - Я сейчас все продумаю и посоветуюсь кое с кем, - сказала она строго и отошла, коснулась носом зеркала и вздохнула. - Нет, нет, на бал, я думаю, не стоит, рано. А не поехать ли нам в Австралию? Во-первых, там на каждом шагу - И как это ни странно, люди ходят вверх ногами, - сказал он улыбаясь. - Но, может быть, нам стоит заменить Австралию на что-нибудь отечественное? Сокольники, например. Побродим там, пообедаем, а потом поедем на студию. В три часа нас там ждут. Сделаем кинопробы. Кинематограф даже интереснее Австралии, Ирина, вот увидите. - Хорошо. Согласна на отечественное. Без общества кенгуру. Он долго не был уверен, что она даст согласие сниматься. В тот год была снежная зима, лютые морозы, метельные вечера в однокомнатной квартирке ее родственницы, уехавшей в Архангельск, и медленное узнавание, поражавшее его. В один ненастный вечер он отпустил такси на углу, пошел пешком по Ордынке, закутанный с ног до головы метелью, еле видя впереди на тротуаре светлые пятна от окон, где вьюжную пыль закручивало спиралями, а вверху мимо скрипящих фонарей снег то плыл наискось, то проносился белыми волнами, и везде было ярое, хлещущее неистовство. А он шел, наваливаясь на ветер, и в нем подымалось ощущение физической полноты жизни, здоровья, непонятного умиления. Он позвонил, она открыла дверь, он снял в передней заснеженную, продутую стужей дубленку, возбужденно сказал: - Зима. Она вскинула глаза, в них промелькнуло выражение счастливого соучастия. - Метель на улице, да? - Метель. - Снег кружит? - Снег. - Холодно и, наверно, фонари... скрипят и качаются. Хорошо сейчас ехать |
|
|