"Юрий Бондарев. Непротивление (Роман)" - читать интересную книгу автора

рассыпанными по плечам золотистыми волосами; она приветливо улыбнулась ему,
слегка тряхнула головой, прямо и удивленно посмотрела на Александра, когда
Кирюшкин, по-прежнему несерьезно, сказал: "Это герцогиня Лю, или Людмила,
будущее светило медицины, а это лейтенант гвардии Саша, или Александр,
бывший командир взвода разведки".
С той же смелостью глядя ему в глаза, она протянула руку, и он так
нерассчитанно пожал ее теплые пальцы, что она немного наморщила лоб, но
сказала тоном гостеприимной хозяйки, принимавшей давно знакомого гостя:
- Сегодня за столом никто не сидит. Стол, как видите, вон там, у стены.
Каждый наливает сам себе. Пожалуйста, Александр.
- Чувствуй себя, как в голубятне Логачева, - приободрил Кирюшкин. -
Помню, ты водку не пьешь, пей вино. И знакомься, с кем душа пожелает.
Вероятно, этот парень не знал, что такое невозможность; сухощавый,
крепкий в плечах, одет он был сейчас в щегольские белые брюки, черный
обталенный пиджак; мягкая рубашка с расстегнутым воротом; жесткие зеленые
глаза светились усмешливой дерзостью.
- Занимай выгодную позицию, Александр, - сказал он весело.
Тут же к Кирюшкину суетливо подошел вылощенный человек с толстыми
бровями, с желчно опущенными уголками рта, приветственно сделал ныряющее
движение морщинистой шеей, туго стянутой воротничком с клетчатой бабочкой,
спросил скрипучим голосом:
- Как ваше дело ладится?
- Что?
- Как ваше дело ладится?
- А вам, простите, какое дело?
- Аркадий - парень из окопов, поэтому еще не отвык говорить грубости, -
со строгой укоризной остановила его Людмила. - Лучше познакомьтесь. Это
Евгений Григорьевич Панарин, прекрасный художник, ценитель, скупщик картин,
хозяин этой квартиры.
- Лю, виноват, - Кирюшкин изобразил повинное выражение поклоном своей
белокурой головы. - И вы, Евгений Григорьевич, примите тысячу извинений от
огрубевшего в окопной грязи солдафона. Дела мои ладятся прекрасно. Но в
живописи не понимаю ни гу-гу. Моя стихия - иная.
- Чудно, чудно.
Евгений Григорьевич нервно дернул подбородком, поправляя бабочку, еще
ниже опустил желчные уголки рта и отошел как-то боком, точно бы опасаясь
повторной грубой выходки Кирюшкина, который, нежно усмехаясь, легонько
притянул к себе Людмилу и - как ребенка - поцеловал ее в кончик носа.
- Что за демонстрация превосходства? Ты одурел? - сказала она
медлительным голосом, и щеки ее порозовели. - По-моему, ты представил, что
целуешь в лоб лошадь, спасшую тебе жизнь. Фронтовые шалости.
- Милая Лю, я готов на глазах у всех встать перед тобой на колени и
сказать, что я грубейший осел двадцатого века, но преклоняюсь перед одной
принцессой в этом доме и приглашаю ее на танец, рискуя быть опозоренным,
освистанным, ошиканным!
- Представляю тебя к шпаге за храбрость! - Она тряхнула золотистыми
волосами и рассмеялась, глаза ее заискрились бесовским лукавством. - И
все-таки какая нравственная распущенность произносить пошлейшие фразы, даже
не краснея. Как вы на это смотрите, Александр?
Она взглянула на него с товарищеским поощрением, а он, ошеломленный