"Юрий Бондарев. Непротивление (Роман)" - читать интересную книгу автора

фразами Кирюшкина, его новой интеллигентной манерой говорить, его
великолепным черно-белым костюмом, подумал: "Кто же он в конце концов, этот
Аркадий?" - И, плохо расслышав вопрос Людмилы, ответил без поиска остроумных
слов.
- Говорить обязательно?
- Не встанете же вы под знамена умного молчания среди говорунов?
- Действуй по своему усмотрению, Саша, без всяких уставов. На уставы -
наплевать. Говоруны - не в счет. Кроме нас, - поддержал Кирюшкин Александра,
в то же время с небрежной церемонностью взял за талию Людмилу, покорно
положившую руку на его траурно-черное плечо, и они двинулись в танце,
отдаляясь и отдаляясь от Александра.
Вокруг стола, придвинутого к стене, шумела толпа гостей - здесь стоя
пили, закусывали, вероятно, рассказывали анекдоты и хохотали парни в
гимнастерках и молодые люди в пиджачках. И Александр увидел среди незнакомых
лиц знакомых парней из окружения Кирюшкина, с которыми познакомился в
забегаловке и в голубятне Логачева. По крошечным дробинкам глаз, по торчащей
злой щетинке усов он сразу выделил Логачева, тот истово жевал бутерброд с
колбасой, по-лошадиному кося голову на хохочущих соседей в пиджачках,
мрачноватый, вроде бы разучившийся или не умеющий смеяться в "гражданской
компании"; от жевания крупные желваки двигались по его широким скулам. Рядом
с ним глыбой стоял "боксер", его друг, почти глухой на одно ухо, наводчик из
"катюш" Твердохлебов, стриженный ежиком, в гимнастерке со свежим
подворотничком, оттеняющим его толстую загорелую шею, и клещатой рукой
держал стакан с водкой.
- Привет! - кивнул Александр, подходя к столу и не без труда отыскивая
вино среди бутылок.
- Здоров, еныть, - отозвался Логачев, дожевывая бутерброд, облизывая
пальцы, и тут же потянулся к бутылке с водкой, налил полстакана себе, нашел
чистый стакан, поставил его перед Александром, готовый налить и ему, но тот
остановил его.
- Налью сам. Я - вино.
- От яп... понский бог! Будешь жить тыщу лет, еныть, - равнодушно
выругался Логачев и щедро плеснул из бутылки в стакан Твердохлебова,
который, рискуя разбить стакан, молча и крепко чокнулся с Александром, вылил
водку в широко раскрытый рот и так оглушительно крякнул, что на него
оглянулись.
- Крепка советская власть, - сказал он гудящим басом. - Продрало до
дна!
- Ну, медведь, льет, как в воронку, и хоть бы хрен, - с выражением
некоторого восхищения заметил Логачев и глянул жгучими дробинками глаз на
Александра. - А ты чего с вином худохаешься? Рвани водки: ошпарит - и уши
топором!
- Каждому - свое, - сказал Александр.
- Что? - загудел, не расслышав Твердохлебов. - Чего, е-мое? Пей, мать
твою за ногу! Аркашка говорил: ты навроде разведчик? Чего стесняешься?
- Что за общество собирается у Панарина, не могу понять. Вам что-нибудь
это говорит, Аллочка? Абсурд! - уловил Александр сниженно-пренебрежительный
голос за спиной. - Эстет, известный художник приглашает каких-то субъектов,
странных людей, каких-то солдат, как будто тут казарма, где позволено
материться и пить водку, как из корыта.