"Юрий Бондарев. Непротивление (Роман)" - читать интересную книгу автора

Егорович! Взорвать нейтралитет изнутри! Мы живем на обочине счастья, потому
что ослушиваемся самих себя! Растление духа! Отступники!
- Перестаньте глупить, Михаил Михалыч! Как это - взорвать изнутри?
Какие отступники? - глухо гудел Исай Егорович, покашливая от волнения. -
Устроить внутри себя революцию и разнести себя в клочья? А смысл?
- О, голубчик мой бесценный, инженер мой золотой, жизнь создает идеи и
понятия, а не идеи и понятия создают жизнь. Че-пу-ха! Питекантропство!
Неандертальство!
- Михал Михалыч, побойтесь Бога! Вы способны упиваться
действительностью? А если ваша действительность: шаги от кормушки до
туалета? Простите, Анна Павловна, за вынужденный кулёр-локаль военных лет. Я
хочу одного, доктор, что по вашей профессии: душевного спокойствия. И больше
ничего. Мы все смертельно устали после войны...
- Покой? Во имя чего? Душевный комфорт - глупость! Самодовольство -
идиотизм! Пресыщение - тупость! Непоколебимые истины - вечны: голод, боль и
страдание! Но-о...
Александр вошел, не дослушав конца фразы.
В комнате его опахнуло теплой сладковатой пряностью вина, совсем
забытым праздничным запахом, смешанным с горьковатой духотой папиросного
дыма. Сиреневым парашютом висел низко над столом наполненный светом
довоенный абажур, на столе как-то непривычно было видеть две бутылки
красного вина, тарелку со сказочной горкой маленьких мандаринов, очищенная
кожура которых, белея внутренней стороной, лежала на скатерти игрушечными
корабликами, как много лет назад в праздничные вечера. Александру бросилось
в глаза и это дорогое вино, и мандарины, и то, что мать, по обыкновению
закутанная в домашний халат, сидела за столом в старом потертом кресле,
курила, а мягко-задумчивые глаза ее взволнованно светились, причесанные
волосы с дорожками седины были стянуты на затылке в пучок. "Мама выпила
вина", - подумал Александр. Исай Егорович, наряженный в куртку, выбритый,
сидел на диване, несуразно поворачивал в костлявых пальцах стакан с вином и
имел облик несколько оторопелый - два черных крыла, открывая тропинку
пробора, распались на его голове, закрывая уши, торчали по бокам
взъерошенными перьями, смуглые скулы пестро краснели пятнами, выдавали его
смешное опьянение. По комнате из угла в угол быстро ходил на крепких ножках
Яблочков, маленький, румяный, с большой лысиной, и внушающим трескучим
голосом говорил, отчего остро-долгоносое лицо Исая Егоровича вытягивалось.
На миг Яблочков замолчал, бросился к Александру, тиская ему руку очень
мощной и крупной рукой, что было удивительно при его малом росте.
- Как дела, Александр?
- На ходу. В вертикальном положении, как видите.
- Не соображу! - захохотал Яблочков, показывая золотые зубы в глубине
рта. - Что значит в вертикальном положении?
- Так говорили в разведке, когда все в порядке, - значит, не ранило, не
ухлопало, - ответил Александр, переводя глаза на мать, с беспокойством
угадывая, почему врач, который после ее выхода из больницы время от времени
посещал их дом, сегодня в таком приподнятом настроении, и откуда это дорогое
вино и мандарины на столе, и почему пьяненький, как муха, Исай Егорович
сконфужен громким разговором, который напористо ведет Яблочков, человек, не
похожий на врача, что, в общем-то, нравилось Александру так же, как его
врачебная искренность, далекая от успокоительной болтовни у постели