"Юрий Бондарев. Непротивление (Роман)" - читать интересную книгу автора

курил. Александр сказал:
- Не имею права лезть в ваши дела, но...
- Но? - перебил Кирюшкин. - Твое "но" мне понятно. Хочешь сказать, что
столкнулся с уголовниками? С ворьем? Так?
- Так или почти.
- Продолжай.
- Откровенно - этот Лесик мне противен со своей обезьяньей лапкой:
"ложи девяносто шестую". И глаза пустые, белые. Он воевал?
- В Сталинград мы с ним ехали в одном эшелоне. Из Тамбовских лесов, где
формировалась Вторая гвардейская армия Малиновского.
- Это с ним связывает? Он угрожал сегодня тебе. И всей вашей голубятне.
- Меня с ним связывает крепкий сук на такой вот липе, - Кирюшкин
показал вверх, на пронизанную горячим солнцем листву, поникшую от жары. - Я
бы его вздернул за милую душу, да только не хочется получать раньше времени
срок. Но для него день придет.
- За что бы ты его вздернул?
- За то, что сволочь и убийца. За то, что в сорок втором году, когда
ехали в эшелоне в Сталинград, он добровольно вызвался расстрелять своего
друга - якобы за мародерство, за ограбление погреба на одной станции - сало,
самогон, огурцы и прочая чепуха. Знаешь, что такое показательный расстрел
перед фронтом? Так вот, вызвался он. Чтобы замести следы. Потому что погреб
очищали вместе с этим дружком.
- Что же вы его не прихлопнули на фронте?
- Начальник штаба полка взял его в ординарцы. Умел доставать водку и
жратву в любых обстоятельствах.
- А как в Москве встретились?
- Из одного военкомата призывали. Он живет на Зацепе, а я - на Малой
Татарской. Соседи. Многих ребят из Замоскворечья послали в лагеря под
Тамбов. С фронта он вернулся раньше нас.
- Больше он меня не интересует. Все, Аркадий. Я домой. Как говорится,
боевой привет.
- Подожди. Телефон есть?
- Общий. В коридоре.
- У меня свой. Дай-ка я запишу твой номерок.

Глава третья

Этот деревянный двухэтажный домик в Монетчиковом переулке летом был
едва видим в глубине двора, густо затененного дореволюционными липами,
сквозь ветви которых посверкивали стекла; осенью засыпался листвой, весь
переполненный сухим шуршанием, запахом прели; зимой, глухо занесенный
сугробами, засвистанный метелями, тоже едва виднелся в снежном дыму,
сносимом с крыши; весной же стоял в розовых на закате сосульках, наросших на
карнизах, на водосточных трубах, тогда стучала, звенела мартовская капель,
гудели в поднебесье теплые западные ветры, сияла дневная синева с облаками и
нескончаемым солнцем. Замоскворецкий домик этот во дворе снился ему на
фронте не раз и почему-то снился с его уютной теплотой двух маленьких
смежных комнат, обогретых кафельными голландками, где в сумерках краснели
огоньки в поддувалах, отражались в пожелтевшем зеркале трюмо, рядом со
старым буфетом, на котором целыми днями дремала ленивая Мурка, снился