"Хорхе Луис Борхес. Новые настроения" - читать интересную книгу автора

Бен Джонсон, взявшийся за литературное завещание, дабы удостоить
современников положенной хвалы или хулы, но ограничившийся тем, что собрал
воедино отрывки из Сенеки, Квинтилиана, Юста Липсия, Вивеса, Эразма,
Макиавелли, Бэкона и Скалигеров -старшего и младшего.
И последнее. Скрупулезно подражая тому или иному автору, к нему
относишься совершенно безлично, поскольку отождествляешь его с самой
литературой и опасаешься отступить даже на йоту, иначе отступишь от разума и
незыблемого учения. Многие годы я верил, что литература - мир едва ли не
бесконечный! - воплощается в одном человеке. Этим человеком был для меня
Карлейль, Иоганнес Бехер, Уитмен, Рафаэль Кансинос-Ассенс, Де Куинси.
Лирический фрагмент "Кубла Хана" (пятьдесят с чем-то рифмованных
неравносложных строк восхитительного звучания) приснился английскому поэту
Сэмюэлу Тейлору Колриджу в один из летних дней 1797 года. Колридж пишет, что
он тогда жил уединенно в сельском доме в окрестностях Эксмура; по причине
нездоровья ему пришлось принять наркотическое средство; через несколько
минут сон одолел его во время чтения того места из Пэрчеса, где речь идет о
сооружении дворца Кубла Хана, императора, славу которому на Западе создал
Марко Поло. В сне Колриджа случайно прочитанный текст стал разрастаться и
умножаться: спящему человеку грезились вереницы зрительных образов и даже
попросту слов, их описывающих; через несколько часов он проснулся с
убеждением, что сочинил - или воспринял - поэму примерно в триста строк. Он
помнил их с поразительной четкостью и сумел записать этот фрагмент, который
остался в его сочинениях. Нежданный визит прервал работу, а потом он уже не
мог припомнить остальное. "С немалым удивлением и досадой, -рассказывает
Колридж, - я обнаружил, что хотя смутно, но помню общие очертания моего
видения, все прочее, кроме восьми или десяти отдельных строк, исчезло, как
круги на поверхности реки от брошенного камня, и - увы! - восстановить их
было невозможно". Суинберн почувствовал, что спасенное от забвения было
изумительнейшим образцом музыки английского языка и что человек, способный
проанализировать эти стихи (дальше идет метафора, взятая у Джона Китса), мог
бы разъять радугу. Все переводы и переложения поэмы, основное достоинство
которых музыка, - пустое занятие, а порой оно может принести вред; посему
ограничимся пока тем, что Колриджу во сне была подарена бесспорно блестящая
страница.
Этот случай, хотя он и необычен, - не единственный. В психологическом
эссе "The World of Dreams"******** Хэвлок Эллис приравнял его к случаю со
скрипачом и композитором Джузеппе Тартини, которому приснилось, будто Дьявол
(его слуга) исполнил на скрипке сонату изумительной красоты; проснувшись,
Тартини извлек неизвестного синологам, в котором Колридж мог прочитать еще
до 1816 года о сне Кублы3. Более привлекательны гипотезы, выходящие за
пределы рационального. Можно, например, представить себе, что, когда был
разрушен дворец, душа императора проникла в душу Колриджа, дабы тот
восстановил дворец в словах, более прочных, чем мрамор и металл.
Первый сон приобщил к реальности дворец, второй, имевший место через
пять веков, - поэму (или начало поэмы), внушенную дворцом; за сходством снов
просматривается некий план; огромный промежуток времени говорит о
сверхчеловеческом характере исполнителя этого плана. Доискаться целей этого
бессмертного или долгожителя было бы, наверно, столь же дерзостно, сколь
бесполезно, однако мы вправе усомниться в его успехе. В 1691 году отец
Жербийон из Общества Иисусова установил, что от дворца Кубла Хана остались