"Хорхе Луис Борхес. Новые настроения" - читать интересную книгу авторасвободна от огрехов. В книге есть по меньшей мере один очевидный изъян,
скорее всего связанный с причудами импровизации: иные приключения непомерно и изнурительно осложнены. Прежде всего я отнес бы это к финалу - он настолько запутан, что утомляет читателя, но не в силах его увлечь. В этих обременительных главах Хадсон , словно забывает, что суть его книги -последовательность событий (такая же чистая последовательность, как в "Сатириконе" или "Пройдохе по имени Паблос"), и тормозит дело ненужными тонкостями. Ошибка достаточно распространенная: в подобные излишества - и чуть ли не в каждом романе - впадал и Диккенс. Вряд ли хоть что-то из гаучистской литературы способно встать рядом с "The Purple Land". И жаль, если некоторая топографическая рассеянность и несколько ошибок (или опечаток) в чьих-то глазах затмят этот факт... Книга Хадсона - совершенно латиноамериканская. То обстоятельство, что рассказчик - англичанин, оправдывает кое-какие пояснения и акценты, которые необходимы читателю, но были бы абсолютно неуместны в устах гаучо, привычного к таким вещам. В тридцать первом выпуске журнала "Юг" Эсекьель Мартинес Эстрада утверждает, что "у Аргентины не было и нет другого такого поэта, художника и истолкователя, как Хадсон. Эрнандес - лишь уголок той косморамы аргентинской жизни, которую Хадсон воспел, открыл и описал... Скажем, заключительные страницы его книги - это последняя философия и высшее оправдание Латинской Америки перед лицом западной цивилизации и ценностями ученой культуры". Как видим, Мартинес Эстрада, не дрогнув, предпочел творчество Хадсона самой выдающейся из канонических книг нашей гаучистской словесности. Для начала я бы заметил, что масштаб действия у Хадсона не в пример шире. "Мартин Фьерро" (как бы ни бился Лугонес в попытках его канонизировать) - не столько эпопея испорченная бравадой и нытьем, почти что предвещающими танго. Аскасуби куда живей, у него больше удачи и отваги, но все это буквально крохи, тонущие в трех эпизодических томах по четыреста страниц каждый. "Дон Сегундо Сомбра", при всей точности его диалогов, загублен желанием вознести на пьедестал самые простецкие труды погонщика. Каждый помнит, что рассказчик здесь - гаучо, отсюда двойная ненатуральность всего этого оперного гигантизма, превращающего обламывание молодняка в сцену битвы. Гуиральдес срывает голос, пытаясь пересказать обиходные хлопоты пастуха. Хадсон (как Аскасуби, Эрнандес и Эдуарде Гутьеррес) даже самые жестокие вещи излагает, не повышая тона. Скажут, гаучо в "The Purple Land" показан лишь описательно, в третьем лице. Тем лучше для точности портрета, замечу я. Гаучо замкнут и не ведает тонких утех припоминания и самоанализа либо презирает их; так зачем уродовать его, превращая в изливающего душу биографа? Другая удача Хадсона - география. Родившись в провинции Буэнос-Айрес, в заговоренном круге пампы, он тем не менее берет местом действия сиреневые края, где трудила свои пики партизанская вольница, - Восточный берег. У аргентинских писателей в чести гаучо провинции Буэнос-Айрес; парадоксальный резон подобных предпочтений - один: само существование столицы, родины всех сколько-нибудь значительных гаучистских авторов. Стоит от литературы обратиться к истории, как убеждаешься, что прославленные отряды гаучо не сыграли практически никакой роли в судьбах ни этой провинции, ни всей страны. Типичная единица гаучистского воинства - конный отряд, а он появлялся в Буэнос-Айресе лишь изредка. Здесь правил город и его |
|
|