"Хорхе Луис Борхес. Новые настроения" - читать интересную книгу автора

Вот что мне запомнилось. Вечер застал меня в Барракас - местах, где я
почти не бываю. Отдаленность от привычных районов, куда я попал потом, уже
придавала всему странный привкус. Никакой цели у меня не было. Стоял погожий
вечер, я вышел после ужина размяться и подумать. Выбирать маршрут не
хотелось, я решил воспользоваться всеми, чтобы ни один не наскучил наперед.
Итак, я положился на случай, пустившись, что называется, наугад; иначе
говоря, твердо обещал себе избегать широких Проспектов и людных улиц, в
остальном заранее приняв самые туманные приглашения непредвиденного. И
все-таки что-то вроде сердечной тяги вело меня к тем кварталам, имена
которых я часто повторяю и бережно храню в памяти. Говорю не о родных
местах, окружении детства, а об их таинственных окрестностях - о районе,
который знал по рассказам, но никогда наяву, близком и легендарном разом.
Обратной стороной, изнанкой привычного открывались передо мной его невесть
куда уходящие улочки, неведомые, как фундамент дома или костяк тела. Ноги
сами вынесли меня на какой-то перекресток. Я вбирал в себя ночь, спокойно
отдыхая от мыслей. Уставшие глаза сводили обстановку - и без того
заурядную - к самому простому. Неброскость делала окружающее почти
призрачным. Вдоль улицы теснились приземистые дома, как будто бы нищие и
вместе с тем такие праздничные, них была сама бедность и сама красота. Свет
нигде не горел на углу темнела смоковница, навесы подъездов, выступая из
стен, казалось, тесаны из той же бездонной грунтовая пересекала тропка, да и
сама она была песок и глина еще не завоеванной Америки. Прогулок в глубине,
уже почти пампа, обрывался вниз, к Мальдонадо. Над этой смутной и
неухоженной землей розовая стена ограды как будто не впитывала лунный свет,
а лучилась собственным. Не подберу слов для этой розоватости - может быть,
нежность?
Я смотрел на этот безыскусный вид. И подумал, прямо вслух: "Точно как
тридцать лет назад"... Я мысленно отступил на тридцать лет - во времена
совсем недавние для других краев, но такую даль для нашей переменчивой части
мира. Кажется, тенькнула птица, обдав сердце теплом, крохотным, как она
сама. Но верней всего, в полуобморочной тишине слышался только парящий над
временем перезвон цикад. Беззаботная мысль: "Я в девятнадцатом
веке", -перестала быть приблизительными словами и воплотилась наяву. Я
почувствовал себя умершим, почувствовал себя безличным сознанием мира,
ощутил смутный, питающий знание страх - последнюю истину метафизики. Нет, я
не думал, будто возвращаюсь к каким-то истокам времен. Скорей уж я на себе
переживал ускользающий, а то и отсутствующий смысл непостижимого слова
"вечность". Только позже мне удалось определить это чувство.
Теперь я бы сказал так: все окружавшее меня тогда - безмятежная ночь,
брезжащая ограда, деревенский запах жимолости, голая земля - было не просто
похоже на этот закоулок тридцать лет назад, - нет, оно, без всяких сходств
или совпадений, попросту было тем же самым. Стоит однажды почувствовать это
единство, и время - всего лишь сон: ведь если хотя бы один вчерашний и один
сегодняшний призрачный миг неразрывны и неотличимы, то единого и
необратимого времени больше нет.
Понятно, такие мгновения не часты. Самые простые из них - чувство
физической боли или физического счастья, преддверие сна, звуки музыки,
душевный взлет или спад - уже не окрашены ничем личным. Отсюда вывод: наша
жизнь слишком скудна, чтобы не оказаться вечной. Беда, однако, в том, что и
на скудость невозможно положиться до конца, поскольку отвергнуть время