"Хорхе Луис Борхес. Новые настроения" - читать интересную книгу автора

чувствами легко, а разумом, в котором идея последовательности неистребима,
куда труднее. И вот в памяти остается пронзительная случайность блеснувшей
догадки, а на исповедальном и неразрешимом листке подлинный миг самозабвенья
и томящее чувство вечности, которым не скупясь одарила меня эта ночь".
Среди множества учений, включенных в историю философии, идеализм,
вероятно, самое старое и самое распространенное. Наблюдение принадлежит
Карлейлю ("Новалис", 1829); к философам, на которых он ссылается, могу, не
надеясь исчерпать бесконечный перечень, добавить платоников, числящих
реальностью лишь прообразы (Норрис, Иуда Абарбанель, Гемист, Плотин),
богословов, приравнивающих все, что за пределами божественного, к
случайности (Мальбранш, Иоганн Экхарт), монистов, превращающих мир в лишнее
приложение к абсолюту (Брэдли, Гегель, Парменид)... Идеализм так же стар,
как метафизические тревоги: его наиболее язвительный приверженец Джордж
Беркли принадлежит XVIII веку; вопреки Шопенгауэру ("Welt als Wille und
Vorstellung", II, I), главная заслуга Беркли - не в разработке глубин самого
учения, а в доводах, изобретенных для его защиты. Он обращал эти доводы
против понятия материи, Юм применил их к сознанию, я же попытаюсь перенести
на время. Но сначала напомню вкратце некоторые пункты спора.
Беркли отрицал наличие материи. Речь, разумеется, шла не о цвете,
запахе, вкусе, звуке или прикосновении. Он имел в виду другое: что за
пределами подобных ощущений, из которых состоит внешний мир, есть еще
какая-то боль, которую не испытывает никто, цвет, которого никто не видит, и
поверхность, которой никто не касается. Прибавлять к ощущениям некую
материю, полагал он, значит прибавлять к мирозданию еще одно, совершенно
ненужное и непостижимое. Беркли верил в мир представлений, сотканный нашими
чувствами, но считал физический мир (скажем, толандовский) его призрачным
двойником, и только. Он писал ("Principles of Human Knowledge", 3): "Каждый
согласится, что ни наших мыслей, ни страстей, ни созданных воображением
картин не было бы без нашего сознания. Для меня столь же очевидно, что те
или иные ощущения или, говоря по-другому, запечатленные чувствами образы,
как их ни смешивай (то есть какие они предметы ни разуй), могут существовать
только в воспринимающем их сознании... Я утверждаю, что вот этот стол
существует, иными словами - что я вижу и касаюсь его. И если я утверждаю
это, выйдя из комнаты, то имею в виду одно: будь я в комнате, я несомненно
воспринимал бы его либо это делал бы кто-то еще... Говорить же о каком-то
абсолютном существовании неодушевленных предметов вне того, воспринимают их
или нет, на мой взгляд сущая бессмыслица. Их esse есть их percipi, и
существовать вне воспринимающего сознания для них совершенно невозможно". В
параграфе 23-м он, предвидя возражения, добавляет: "Но ведь проще простого,
скажете вы, вообразить себе деревья в саду или книги в кабинете, рядом с
которыми нет никого, кто бы их воспринимал. Разумеется, это проще простого.
Но разве вы при этом не вызвали в сознании образы, которые именуете
"книгами" и "деревьями", не позаботившись в то же время вызвать образ того,
кто их воспринимает? И разве вы сами в этот миг не представляли их себе? Но
я и не отрицаю, что ум способен вызывать те или иные образы; я только
отрицаю, что какие бы то ни было предметы могут существовать вне сознания".
Впрочем, в параграфе шестом он уже заявлял: "Есть совершенно очевидные
истины, достаточно только раскрыть глаза. И одна из важнейших - в том, что
весь хор небес и убранство земли, одним словом, все, входящее в царственный
строй Вселенной, не существует вне сознания; их бытие - это восприятие, и