"Юхан Борген. Темные источники ("Трилогия о Маленьком Лорде" #2) " - читать интересную книгу автора

озарило открытие?
Вилфред погасил свет и ощупью двинулся в темноте по продолговатой
комнате. Рука уверенно схватила бутылку бургундского. Он точно знал, где что
стоит, точнее, чем когда видел предметы. Вероятно, потому, что они
группировались перед его внутренним взором. А разве истинным художникам не
присущ именно этот дар - группировать, осмыслять...
Он корчил рожи в темноте, не пытаясь себя сдерживать. Теперь никто не
может ни высмеять его, ни запугать - он неуязвим. Он может строить рожи
перед невидимым зеркалом и видеть - явственно видеть в темноте, как
искажается его лицо, делается зловещим, презрительным и злющим-злющим.
Теперь он способен понять правду и низринуться с высот минутной веры. Так
пусть же явится сознание собственного ничтожества - прочная броня, защита от
опасных надежд.
Он бесшумно извлек пробку из новой бутылки и радостно хмыкнул,
проделывая короткий путь от шкафа до стола. Теперь можно спокойно сесть и
дожидаться, пока стекла на покатой крыше не посереют, пропуская свет,
который создает пространство с его элементами, по мере того как они по
очереди выступают из темноты и становятся собой.
Он наслаждался тем, как это совершалось. Затянувшаяся темнота не
оставляла иной мысли, кроме сознания бытия, освобожденного от мелких
подробностей самодовольного знания о многом, в частности о том, что его
поиски абсолютной формы - путь к тому, чтобы утвердиться вне самого себя, в
глазах других. Все вокруг стремились именно к этому - не отстать от других.
Может, фру Фрисаксен это было чуждо. Может, Кристине тоже - только она этого
не сознает! Потому что, сознавай она это, она тотчас стала бы пленницей
цели, и все бы изменилось. А бедная Селина? Высокая, стройная, богоподобная
Селина, не понимающая самое себя и сознающая лишь чисто внешние признаки
своего существования - разве она не стремится уже попасть в клетку к другим
обезьянам и быть такой, как они?
Ему вспомнился вдруг молодой жизнелюбивый судовладелец-миллионер,
Большой Бьёрн, который в пьяном виде сел за руль и погиб в своей новехонькой
машине, насквозь пропоротый рычагом коробки передач. Что понял он в ту
минуту в Ханеклеве, когда при свете луны его машина неслась под откос?
Может, уразумел на мгновение тщету суеты? Или просто в нем бушевал гнев,
ярость оттого, что его жизнь, которая ему представлялась значительной и
яркой, должна так внезапно оборваться...
Роберт много толковал об этом несчастье. И Вилфред уловил в глубине его
взгляда выражение, говорившее о том, что Роберт подозревает, как
недолговечно их нынешнее бытие. Может, все эти развеселые господа по ночам
при свете луны сидели в одиночестве, с мутным взором, но ясным сознанием,
что жизнь, которую они ведут, построена на песке. Вот они и подбадривали
себя разговорами об утонувших моряках. Они напускали на себя лицемерную
скорбь, на самом деле скорбя о самих себе. В глубине души им не на что было
опереться, ибо они чувствовали, что так не может быть, так не бывает. И в
овраге при свете луны сильному, полному желаний человеку в минуту гибели
что-то открылось. И под тяжелым пологом хмеля за столом в ресторане проблеск
разумения вспыхнул во взгляде спекулянта, поднимавшего сжатый кулак, чтобы
забили светлые источники, те, чья сухая пучина топила любое разумение...
И как же это он, Вилфред, именно он, осмелился называть этих людей
наивными, недоучками, презирать их... он, со своими треугольниками, которые