"Юхан Борген. Теперь ему не уйти ("Трилогия о Маленьком Лорде" #3) " - читать интересную книгу автора

между рекой и границей.
Скорей - в страну обетованную! Губы Мириам вновь сложились в горькую
улыбку. Она знала, что все это случится. Но тоже никуда не уехала. Зная,
чего следует ждать, она в душе не верила в это: не было у нее той
убежденности, которая побуждает к действию. Она вообще считала, что всякое
предвидение зиждется на шаткой основе: то-то и то-то случилось там-то и
там-то - значит, то же самое должно теперь непременно случиться здесь. В
душе жила смутная надежда: может, именно потому, что все случилось там-то и
там-то, может, именно потому уже не случится здесь...
Но это случилось. Случилось одиннадцать дней назад. И все, или почти
все, сразу узнали об этом. Весть переползала из дома в дом, приходили
усталые, измученные бессонницей люди с оловянным взглядом, приходили в чужие
дома и наставляли хозяев; их глухие голоса и мрачные взгляды подтверждали:
началось. Началось и здесь тоже. Преследования евреев в Норвегии стали
фактом, в Норвегии, маленькой разоренной стране, не желавшей верить, что
одно неизбежно влечет за собой другое, что логика беспощадна, как
математический ряд. Измученные бессонницей люди рассказывали: удалось
вывезти еврейский детский дом - отважная женщина-врач приехала за детьми на
автомобиле и постепенно перевезла всех. Рассказывали, что уже начались
погромы и грабежи; в квартирах верующих евреев погромщики ломали утварь,
уничтожали предметы ритуала, ненавистные и недоступные пониманию
невежественных верзил в мундирах; рассказывали про супругов, разлученных и
порознь отправленных...
Мириам поежилась на утреннем холоде. Слово это... Оно вобрало в себя
все - все, что знаешь, но чему отказываешься верить, о чем догадываешься и
рисуешь себе в мыслях, но страшишься признать. Безжалостные географические
названия будто вмерзли в мозг: злобное смертоносное Берген-Бельзен, Освенцим
с его дьявольским присвистом и ватное Маутхаузен, от слов этих пересыхает
горло, и в нем першит от страха. И это глумливое слово: "отправили".
Отправили, будто сверток, будто хлам, утративший всякую ценность в этом мире
несчетных могил. Она, Мириам Стайн, скрипачка с европейским именем, сейчас
втайне дрожала от стыда: ведь она не хотела верить тому, что хорошо знала. И
еще она стыдилась мысли, что она сама и, может, трое-четверо других беженцев
уже давно достигли бы желанной границы, без ночевки в обледеневшей хижине,
не доведись им волочить за собой всех этих стариков и калек - людей,
сгубивших свое здоровье тем, что вечно цеплялись за насиженные места, за
жалкий свой скарб.
Неужто страх за собственную жизнь должен непременно ущемлять
естественную человечность, подавлять чувство общности и сострадания?..
Все собрались теперь на площадке перед хижиной.
Было еще темно, но с востока, куда они держали путь, между стволами
пробивался робкий свет. Символический свет... Ни разу за много лет Мириам не
думала о том, что она еврейка, ни разу с тех пор, как не стало ее родного
дома со всем его ритуалом, который соблюдали ее отец и братья... Но
насколько искренней и глубокой была их вера? Этого она никогда не узнает.
Все они уже умерли. Ее брат, живший в Париже. И прелестный Жак, сынишка
его... Она теперь одна на всем белом свете. Когда-то она любила, но это
давно прошло. Она выжгла в себе все, что не вело от одной сцены к другой, от
одного концертного зала к другому, ко всем этим залам, где гасили свет, где
сидели люди, над которыми она властвовала с помощью смычка - волшебного